Курдон наблюдал за происходящим из своего дома и чертыхался.
В Средиземном море, на борту яхты Руди Дучке с фортепиано в салоне, Джулиан столкнулся с затруднительной ситуацией.
Коротко говоря, его спутники струсили.
— C'est dangereux, mon ami [5], — меланхолично заметил Андре. — Они уже наверняка ищут нас. А если они догадаются, что мы увезли его в море?
— А как им об этом догадаться, идиот? — огрызнулся Джулиан. — У них эта вероятность среди самых отдаленных, и всё. Что касается морской погони… ты хоть представление имеешь, сколько кораблей в океанах мира в любой заданный момент времени? Блин, да их не меньше миллиона, я думаю.
— И все же, — осторожно возразил Дэвид Ол, — мы не можем считать себя в безопасности, пока это существо на нижней палубе — или его останки — не за бортом. Как долго?
— По меньшей мере несколько месяцев, поэтому отставьте панику. И заруби себе на носу, что считать себя в безопасности ты никогда не сможешь. Хватит трусить, Бога ради!
При первой же удобной возможности я от них избавлюсь, пообещал он себе. Толку от них никакого, стоило фантазиям начать воплощаться в жизнь, а эти придурки уже штаны обмарали. Кроме Урсулы. Ее в расход пускать нет смысла. Она круче их всех вместе взятых. Странные люди эти женщины.
В действительности запланированные исследования Бессмертного были только первым этапом операции. После этого потребуется распорядиться добытым знанием. Почти наверняка это отнимет годы.
Он планировал пройти через Суэцкий канал в Индийский океан, где западноевропейское влияние слабело, а вероятность задержания пропорционально уменьшалась. Покончив с Бессмертным, он намеревался сойти на сушу для дальнейшей работы. Индия манила его коррупцией: он был уверен, что сможет там укрываться, сколько потребуется, и получить доступ ко всем необходимым для реализации проекта ресурсам.
Сочтя, что отдохнул достаточно, Джулиан взялся за дело.
В сопровождении Дэвида Ола, у которого был опыт биохимической работы, он спустился на среднюю палубу, оборудованную для всех запланированных задач.
Аппаратура, установленная там, позволяла при желании разъять чужака мышцу за мышцей, нерв за нервом, молекулу за молекулой.
Они осмотрели пристегнутого к операционному столу Бессмертного. Чужака окружали электронные манипуляторы, которыми предстояло пользоваться при экспериментах: Джулиан не доверился бы в такой ответственной работе своим рукам, к тому же полагал, что придется докопаться до клеточного и молекулярного уровней. Половина лаборатории была отведена под биохимические анализы и построение моделей нервной системы. Если бы возникла потребность в дополнительном оборудовании, его, по мнению Джулиана, всегда можно было закупить в Индии.
— А если мы так ничего и не сумеем найти? — заметил Ол.
— Вряд ли. Я склонен полагать, что бессмертие Бессмертного не является естественным свойством его вида. Это бы попросту не имело смысла, ведь так? Любое биологическое существо обязано умереть, иначе его экосистема не могла бы работать. Полагаю, вечная жизнь была достигнута искусственно, и если я прав, мы сможем выяснить, как именно.
Джулиан щелкнул тумблером, и лаборатория наполнилась гудением установок.
— Для начала проверим, не переменилось ли настроение у нашего приятеля и не пожелает ли он обессмыслить всю нашу работу.
Он отмерил пипеткой несколько кубических сантиметров пахучей жидкости и ввел ее в орган непосредственно под панцирем Бессмертного. Инопланетянин, которого пристегнули панцирем вверх и обнажили переплетенную массу придатков, открыл полупрозрачные молочные глаза и слабо пошевелился. Глаза изогнулись и сфокусировались на Джулиане.
— Ты совершаешь ошибку… — слабо проговорили голосовые связки.
— Это ты совершил ошибку, — ответил Джулиан. — Ты знаешь, чего мы хотим. Отдай нам его, и мы пощадим тебя.
— Нет. Я не… не могу.
Джулиан помолчал.
— Я хотел бы задать тебе несколько вопросов, — произнес он затем. — Ты ответишь?
— Да…
— Во-первых, можно ли обнаружить секрет твоего бессмертия? То есть — проявляет ли он себя в свойствах твоего тела, поддающихся анализу?
— Да…
— Можно ли его испытать на себе?
— Да, и куда легче, нежели тебе кажется.
Возбуждение Джулиана нарастало.
— И в чем же он состоит? Если уж ты так разговорился, почему бы не рассказать все до конца?
Бессмертный дернулся.
— Молю тебя, не ищи бессмертия. Забудь свою страсть, оставь меня в покое.
— Я понял! — воскликнул Джулиан в нежданном порыве вдохновения. — Твое тело содержит определенную субстанцию или еще что-нибудь, не так ли? Чтобы испытать ее на себе, я должен изъять ее из твоего тела, не так ли?
Бессмертный внезапно застыл в неподвижности, словно отчаявшись.
— Ты близок к верному ответу. Но, прошу, откажись от своих намерений. Ты не понимаешь. Это твой последний шанс сохранить благоразумие.
— Я одно понимаю: ты цепляешься за свою шкуру. Увы, в этой вселенной любой дефицитный ресурс со временем переходит к более сильному претенденту на него. — Он посмотрел на Ола. — Ничего не говори другим. Нужно проверить все факты, прежде чем открывать им проблематичную информацию.
Ол кивнул. Лицо его помрачнело.
— Тогда за работу. Спокойной ночи, Бессмертный. Занавес опускается.
Он подпустил из баллона еще газа, воздействующего на чужака как мгновенный анестетик. Бессмертный дернулся разок и снова застыл.
* * *
Курдон наконец настиг их в заливе Акаба.
Потеряв след в Лондоне, чиновник принялся лихорадочно идентифицировать и разыскивать все суда, проходившие по Темзе за те два дня. Их были тысячи. С Джулианом Феррджем Руди Дучке ничто не связывало, и лишь ценой значительных усилий сумел Курдон убедить израильскую береговую охрану провести, строго говоря, незаконный поиск.
К тому моменту исследования Джулиана еще не продвинулись дальше рудиментарных анализов биохимии срезов тканей, взятых из недвижимого тела чужака. Бессмертному очень повезло: он, по существу, не пострадал.
Джулиан и Дэвид так углубились в работу, что даже не услышали, как со свистом пролетает над палубой аппарат берегового патруля. Но когда наверху начались крики, среди которых выделялся резкий голос Урсулы, Джулиан наконец отвлекся.
— Иди наверх и прикажи им заткнуться, Дэвид, — сердито приказал он. — У меня нет сил спорить с этими придурками.
Ол повиновался было, но в тот же момент распахнулась дверь, и на пороге выстроились патрульные в форменных беретах. Они долго созерцали эту сцену, и загорелые их лица бледнели.
— Чего надо? — гневно вскричал Джулиан. — Убирайтесь отсюда, идиоты! Вы что, не видите, мы заняты!
Патрульные вскинули оружие. Игра была окончена.
* * *
На суде Джулиан прибег к излюбленному последнему аргументу негодяев, а именно патриотизму.
Он заявил, что руководствовался не эгоистическими, а общечеловеческими соображениями.
— Пускай мягкотелы правительства, — говорил он, — все равно найдутся те, кто полагает, что человечество должно прогрессировать любыми доступными средствами. Моя работа, если бы ей суждено было продолжиться, принесла бы миру неисчислимые богатства.
Романтика этих заявлений помогла смягчить приговор, чего он, собственно, и добивался. Сообщникам Джулиана дали по десять лет в исправительном учреждении. Сам Джулиан, как главарь, получил пятнадцать.
5
После освобождения, пятнадцать лет спустя, Джулиан вынужден был радикально пересмотреть свою позицию. Он перестал быть молодым человеком лет тридцати с небольшим. Ему исполнилось сорок восемь. И хотя в тюрьме он поддерживал физическую форму, сохраняя активность и поджарое телосложение, песок продолжал утекать из часов.
Он не мог надеяться на повторение эскапады пятнадцатилетней давности. В разум его закрадывалась мысль, что вся затея была безумием и следует вернуться к нормальной жизни, или тому, что от нее сохранилось. Но эта мысль, которая ранее показалась бы ему рациональной, была мгновенно отвергнута. Он понимал, что явление Бессмертного произвело в нем трансформацию, а цели, к которым он стремился прежде, представлялись теперь бледными и бессмысленными. Одна-единственная цель сохраняла навязчивую значимость: достичь вечной жизни, в сравнении с которой нынешняя — только тень.
