Наступило молчание.
— Весьма возможно, что тогда их некому будет выпускать, — заметил Дауге, поморщившись.
— Мой пессимизм не заходит так далеко, — мягко ответил Махов.
После совещания Дауге предложил Быкову:
— Пойдем посмотрим на прекрасную Венеру. Ермаков разрешил выпустить тебя.
Через десять минут они, облаченные в неуклюжие панцири с прозрачными колпаками на головах, стояли в кубическом кессоне перед наружным люком. Дауге наглухо задраил за собой дверь, затем включил насос и повернулся к манометру, укрепленному на стене. Тонкая стрелка неровными скачками запрыгала вниз. Когда она остановилась, Дауге откинул с люка широкую стальную полосу, и толстая ребристая крышка мягко отвалилась в сторону.
Быков ожидал увидеть то, что сотни и сотни раз описывалось в репортажах, очерках и романах: черно-фиолетовую бездну, испещренную ослепительными точками звезд. Вместо этого круглый провал люка озарился мутным желто-розовым светом. Планетолет висел над громадным, тускло освещенным туманным куполом. Сероватые тени ползли по блестящему оранжевому полю, медленно сближались и расходились, свивались в кольца и разрывались на неверные исчезающие пятна. Ближе к краям купол темнел, но границы его не были резкими, они как-то незаметно, размытыми лиловыми тонами переходили в полную непроглядную черноту. А в центре тончайшие розовые, желтые и серые дымчатые ленты переплетались между собой, но не смешивались; то ясные и отчетливые, то затянутые однообразной рыжей дымкой…
Вот она какая, Венера, “самая страшная планета в Солнечной системе”! Быков понял, что движения цветных теней, такие незначительные на расстоянии в несколько тысяч километров, есть не что иное, как чудовищные по мощности и скорости изменения в атмосфере — бури, тайфуны, смерчи, которым на Земле нет никакого подобия.
Вот длинное серое пятно стало тоньше, изогнулось, свилось в кольцо… Можно было представить себе исполинскую воронку и громадные массы облаков, с бешеной скоростью несущиеся внутри ее. “Вид у нее неважный”, — вспомнил Быков. Он глядел и не мог оторваться от этого страшного и величественного зрелища.
Там, под кипящим облачным покровом, скрыт огромный мир с горами, пустынями… может быть, с морями и океанами. Там где-то скрыты сокровища, которые должен разведать экипаж “Хиуса”, там обломки телеуправляемых механизмов, разбитые планетолеты, могилы смельчаков… Смутное чувство, похожее на суеверный страх, шевельнулось в душе Быкова. Он подумал о том, с какой яростью эта планета отражала до сих пор все попытки покорить ее. Но человек умнее и сильнее природы. Он смел и упорен, и, если даже экипажу “Хиуса” суждено будет сложить головы, их гибель ни на минуту не задержит тех, кто пойдет вслед.
Слева на купол быстро наползала черная тень, неровная, с глубокими впадинами и выпуклостями — словно разливалась чернильная лужа.
— Выходим на ночную сторону, — раздался в шлеме голос Дауге.
“Хиус” погрузился в теневой конус, отбрасываемый Венерой. Стало темно, только размытая круговая полоса светящегося тумана обозначала края планеты. Но вскоре на черном фоне стали проступать слабые розоватые отблески.
— Что это? — проговорил Быков.
Дауге качнул шлемом, присматриваясь. Затем в наушниках Быкова раздался его голос:
— Вероятно, вулканы. Я слыхал о районе непрерывной вулканической деятельности. Пока никто не знает. Предположение…
Они покинули кессон после того, как слева снова забрезжил яркий свет и обрисовался громадный желтый серп.
— Да… — спохватился Быков. — А где же “Циолковский”? Я хотел бы посмотреть на этот искусственный спутник.
— Из люка его не видно, Алексей. Ведь мы повернуты люками вниз, к Венере, а “Циолковский” выше нас. По обшивке “Хиуса” тебе еще рановато ползать. Подождешь до следующего раза. Увидишь, когда вернемся.
Быков вспомнил недавнее замечание Дауге, вздохнул, но промолчал.
Их уже ждали. Ермаков пригласил всех отобедать. Это был первый обед в условиях невесомости, и Быков втайне пожелал, чтобы он был и последним. Межпланетники деловито, не прерывая разговора, подносили к губам эластичные соски, к которым от закрытых пластмассовых сосудов тянулись гибкие трубки. Куски хлеба и закуски они брали из сетчатых коробочек, не забывая тщательно закрывать их. Одним словом, водитель “Мальчика” остался бы голодным, не возьми над ним шефство Крутиков, севший рядом специально для этого.
За столом говорили о делах на искусственном спутнике, о планах создания целых армад “Хиусов”, о необходимости специальных передач-консультаций для студентов-заочников, работающих на спутниках. Махов пожаловался на бестолкового снабженца, приславшего на спутник ящик микрофильмов о технике лыжного спорта. Штирнер, смеясь, рассказал, что кто-то завез на “Циолковский” мышей. “Теперь молим прислать кота. Будет потрясающий аттракцион — охота кошки за мышкой в условиях невесомости”. Много говорили о концертах изумительного индонезийского ансамбля, о потрясшей всех новой симфонии свердловчанина Гадалова “Путь к звездам”. Много шутили, смеялись. Ни одного слова не было сказано о том, что вскоре предстоит испытать экипажу “Хиуса”.
Ермаков взглянул на часы, и Махов торопливо встал:
— Пора, товарищи.
Все поспешно поднялись и стали прощаться. Махов по очереди сжал руками плечи каждого межпланетника, и Быков с беспокойством заметил, как внезапно ввалились его щеки и пожелтело лицо. У Штирнера признаки волнения были не так заметны.
— Не забудьте, — сказал Ермаков, — отойдите от нас не меньше чем на пятьдесят километров, иначе вас может сильно опалить.
— Ладно, о нас не беспокойся, — буркнул Махов. — Ну, про… до свидания, друзья! Удачи вам!
Он повернулся и, быстро перебирая руками шнур, выбрался в коридорный отсек. Штирнер приветственно махнул рукой и последовал за ним. Со звоном захлопнулся выходной люк. Наступила тишина.
— Мы так и не рассказали им о космической атаке, — вспомнил вдруг Юрковский.
Ермаков рассеянно взглянул на него.
— Не рассказали… Впрочем, это неважно. Прошу приготовиться… Спицын, пошли.
Быков шепотом спросил у Дауге:
— Разве Михаил Антонович останется здесь?
— Да. В рубке ему сейчас делать нечего… — Дауге тряхнул головой, словно отгоняя какие-то мысли, и сказал: — По местам, что ли?
Михаил Антонович и Юрковский уже сидели в креслах и возились с ремнями. Дауге помог Быкову пристегнуться, снял шнуры и остановился в нерешительности.
