Тропинина обернулась к Зорину:
— Ну, а как вы? Сколько ночей не спали?
— Спасибо вам, Татьяна Аркадьевна!
— За что спасибо? Разве я могла поступить иначе? А вот вас стоит пожурить. Хотите опять загнать сердце? Ну-ка, идите, лягте.
Маленькое теплое ухо коснулось его груди. А через минуту он снова ощутил ласкающий холодок ее ладоней. Зорин закрыл глаза, полностью отдаваясь приятной истоме, медленно разливающейся по всему телу. Мозг его начал затуманиваться. В нем билась одна-единственная мысль: «Что стоят все невзгоды жизни по сравнению с минутой такого блаженства!»
— А теперь усните, — услышал он будто издалека тихий голос Тропининой. — Ивану Спиридоновичу я позвоню, чтобы не беспокоился. До завтра, Андрей Николаевич…
2
Проснулся Зорин от яркого солнца, бившего в глаза. Сознание еще хранило ощущение чего-то приятного и радостного. Он с хрустом потянулся и вдруг увидел сына. Тот сидел на краю кровати в мятой пижаме, с всклокоченными волосами и густой щетиной на ввалившихся щеках, Но глаза его смеялись:
— Ну и горазд ты поспать, папка! Я уж хотел будить тебя. Живот подвело от голода.
Зорин вскочил с кровати:
— Сейчас я все организую.
— А ты что, даже не разделся вчера?
— Так получилось, сын, — он наскоро поплескался под краном, наполнил чайник, включил газ. — Яичницу будешь?
— Все буду. Да ты не торопись, я еще побреюсь сна чала.
— Тогда я котлеты поджарю.
Зорин достал из холодильника фарш, поставил на плиту сковороду.
— Папка-а! — снова послышалось из ванной. — А у нас вчера кто-нибудь был или мне показалось?
— Врач был.
— Тропинина? — Дмитрий высунул из двери намыленную физиономию. — Тропинина, да?
— Тропинина. Она и поставила тебя на ноги. А то я уж голову потерял.
— Да я и сам думал, конец пришел. Зато теперь вижу, что за врач наша Татьяна Аркадьевна. Волшебница! Слушай, папка, где у вас тут можно цветов достать? Не каких-нибудь, а понимаешь, чтобы дух захватило!
— Подожди ты с цветами! Вчера вон телеграмма пришла. Ты почему Алене не пишешь?
— А зачем ей писать?
— Вот тебе раз! То он без нее жить не мог, предложение сделал. А теперь…
— А теперь думаю, не стоит мне на ней жениться.
— Ну, ты вот что… Есть вещи, которые не решают так вот между бритьем и завтраком.
— Верно, вот поедим, тогда и потолкуем. У-ух, какой запах! Будто сто лет не ел!
Зорин терпеливо ждал, когда сын уничтожит последнюю котлету, потом сказал:
— А как с письмом в институт? Написал ты им что-нибудь?
— Нет, не написал. И не буду. Незачем! С братом Аллы я виделся, он мне все объяснил. Человек действительно вынужден без прописки перебираться с квартиры на квартиру, лишь бы остаться в городе, где он надеется избавиться от своей болезни. Что же касается сестры его… Пусть институт сам проверяет, кто она и чем дышит. Не беспокойся, у них целый штат для этого существует. А чем я могу им помочь? Я же, в самом деле, ничего не знаю. Да и жить-то мне здесь осталось… Скоро сам явлюсь пред грозны очи Саакяна.
— Саакян здесь ни при чем, — жестко возразил Зорин. — В делах такого рода непосредственный начальник, кто бы он ни был, далеко не единственный и даже неглавный судья.
— А какой суд имеешь в виду ты? Органы госбезопасности?
— Органы госбезопасности — само собой. Но главным судьей всегда останется твоя совесть.
— Ну что совесть? Я же объяснил тебе, Виктор болеет и…
— Да, объяснил. Но я должен со всей ответственностью, как врач, сказать, что никакой болезни, которая помешала бы человеку жить где-либо, кроме Кисловодска, просто не существует. А потом — почему Виктор так поспешно сменил квартиру? Я интересовался — хозяева не выселяли его. Кстати, ты знаешь, где он теперь живет?
Дмитрий покачал головой.
— Вот видишь. И еще — если они оба не были прописаны в Кисловодске, то как Алла Нестеренко могла работать в городской школе?
— Ты что же, думаешь…
— Я думаю, тебе надо сегодня же поехать в Пятигорск и подробно рассказать обо всем кому следует.
— Нет, папа, только не это! — Дмитрий с опаской посмотрел на полузашторенное окно.
— Но почему нет? Ты боишься чего-то? — перехватил Зорин его взгляд.
Дмитрий отвел глаза в сторону:
— Я не могу этого сделать. Не могу! Поверь мне, папа. И прошу тебя, не спрашивай больше ни о чем!
— Ладно, не буду. Ты расскажешь обо всем сам. А это нужно, сынок. Нужно! Чтобы снять с души тяжесть, которая гнетет тебя. И помочь тебе в этом смогу только я. — Зорин привлек голову сына к груди, пригладил его рассыпавшиеся волосы.
На мгновение Дмитрий, казалось, перестал дышать. Затем резко высвободил голову из-под рук отца:
— Хорошо, пап, я расскажу тебе все. Все-все! Только… Дай слово, что этого никогда не узнает Тропинина.
— Я обещаю тебе, сын.
Тогда слушай. Этот Виктор примазался ко мне еще в поезде, поменялся местами с каким-то стариком. Я не при-дал этому никакого значения. А потом…
—…Димка, Димка! — покачал головой Зорин, выслушав сбивчивый рассказ сына. — Нет чтобы рассказать все чуть раньше. А теперь… Теперь действительно ехать тебе в Пятигорск небезопасно. Но и оставлять все это так — тоже нельзя. Что же нам делать, буйная головушка? Придется ехать мне, другого выхода я не вижу. Против этого, надеюсь, ты не будешь возражать?
— Нет, папка, — вздохнул Дмитрий, словно сбрасывая с плеч огромную тяжесть. — И что бы я стал делать без тебя! Когда думаешь поехать?
— Сегодня, сын. Иначе будет поздно. Кстати, у меня есть там кое-какие дела. Только вот что, Дима. Мы должны не только покаяться, но и помочь товарищам из госбезопасности. Постарайся описать мне этого Виктора: его внешность, привычки, какие-то особые приметы…
— Да ничего особенного, папа: высокий, стройный, светловолосый, курит… Да, вот! Он, когда ходит, то… как бы это сказать? Будто подергивает левым плечом. Да, именно подергивает, точно ему мешает что-то там, под пиджаком.
— Отлично, Дима! Это уже кое-что. Ну, а теперь, уж коль мы завели этот откровенный разговор, пора нам потолковать и об Алене. Скажу прямо, не нравится мне твое отношение к ней. Я хочу, чтобы ты серьезно взвесил…
— Да все я взвесил, папка. Все обдумал. Что мы будем за муж и жена? Я кандидат наук, а у нее — дай бог семь классов сельской школы. Помнишь, ты и сам говорил…
— Ну, меня ты не приплетай. Сейчас о тебе речь. Ты что, сегодня только узнал, что у нее семь классов сельской школы?
— Важно не то, когда человек что-то узнает, а то, когда он проанализирует эти знания, сделает из них соответствующие выводы.
