А когда Евгений заглянул еще раз в футляр, из которого достал так заинтересовавшую его схему, то обнаружил в нем еще несколько бумаг, среди которых был довольно крупный эскиз общего вида параболоида. Всмотревшись в него внимательнее, Евгений чуть не вскрикнул от удивления: у основания своей солнечной установки он увидел изображение нескольких секций фотоэлектрических батарей Астрова, соединенных проводниками с поворотным механизмом параболоида.
Это тоже не был законченный чертеж, а такой же беглый набросок, как и на первой схеме, но замысел Астрова был так же предельно ясен в нем, и он поразил Евгения. Получалось, что Дмитрий предлагал свои фотоэлектрические батареи для приведения в действие поворотного механизма параболоида.
Вопрос о поворотном механизме до сих пор не был окончательно разрешен Кургановым. Многие трудности стояли на пути этого решения. Механическую силу для поворота параболоидного зеркала обычно давал пар, но для образования этого пара требовалось время, пока солнце успевало нагреть гелиокотел. В первые часы после восхода солнца приходилось поэтому применять для поворота зеркала специальный бензиновый моторчик, включавшийся автоматически. Работал он четко, но был все же чем-то инородным в общей системе механизмов параболоида, не потреблявших никакой энергии, кроме солнечной.
И вот теперь Астров предлагал свои фотоэлектрические батареи, дававшие электрический ток тотчас же, как только падал на них первый луч солнца. Тут уж не было ничего инородного, вся система теперь составляла единое целое. Поняв это, Евгений взволнованно прошелся по комнате.
“Вот ведь, оказывается, каков Митя! — растроганно думал он. — А Сарычев заподозрил его в зависти ко мне, в затаенной обиде… Нелепость какая! Как чудовищно слеп Антон Кириллович… Сам затаил какую-то мелкую обиду и на свой аршин готов всех мерить…”
Затем Евгений снова взял схему установки солнечных машин на колхозных полях, составленную Астровым, и тщательно стал изучать ее. Кое-что он повернул бы по-другому, кое-что добавил бы, но в целом проект был хорош и вполне мог лечь в основу более детальной разработки этого вопроса.
Оторвав наконец глаза от плана Астрова, Евгений взглянул на окно, собираясь распахнуть его, так как в комнате было душно, и тут будто впервые увидел прямо перед собой свою параболоидную установку. Зеркальная чаша ее, казалось, была наполнена расплавленным серебром. Иллюзию эту еще более усилило легкое парение, исходившее от гелиокотла, на стальных кронштейнах повисшего над зеркалом.
“Значит, Митя, когда чертил свой план за этим вот столом, все время видел мой параболоид у себя перед глазами? — невольно подумал Евгений. — Значит, когда начался ураган…”
Но так и не закончив этой мысли, Курганов с чертежами Астрова в руках поспешно выбежал из домика.
— Асмар! — крикнул он своему механику, который все еще ремонтировал поворотный механизм параболоида.
Асмар торопливо вскочил на ноги. Возбужденный голос Курганова, видимо, встревожил его.
— Что случилось, Евгений Николаевич? — испуганно спросил он.
— Асмар, — еле переводя дыхание, продолжал Евгений, — вы все еще не знаете, кто пустил воду в гелиокотел во время урагана?
— Не знаю, Евгений Николаевич, — ответил Асмар. — Только Дмитрий Иванович мог бы это сделать… Он ведь знал, что мы дефокусировали параболоид и перекрыли клапаны питательных труб.
— Да, это мог сделать только Дмитрий, — твердо решил теперь Евгений и понял вдруг все, что произошло в тот день, когда над экспериментальной базой разразился ураган…
Курганов побежал к Сарычеву. У крыльца дома Антона Кирилловича стояла незнакомая Евгению машина. Он невольно остановился возле нее, увидев Рустама, выносившего из машины чей-то чемодан.
— Дядя Рустам, — обратился он к коменданту, — кто это приехал?
— Сумбатов, — ответил комендант.
— Сумбатов? — удивился Евгений. — Назар Мамедович?
— Он самый, — подтвердил Рустам, поднимаясь на веранду.
Назар Мамедович был заместителем директора энергетического института, и Евгений очень обрадовался его приезду. Никто лучше Назара Мамедовича не смог бы понять его теперь. Он торопливо взбежал на веранду вслед за комендантом. Рустам поставил чемодан в угол и, не решившись итти дальше, прошептал, кивнув на закрытую дверь:
— Распекает, кажется, нашего начальника.
А в это время Назар Мамедович в самом деле распекал Антона Кирилловича, который сидел против него в плетеном кресле с высокой спинкой (“а ля Вольтер” в шутку называл эти любимые кресла Сарычева Гасан Назимов). Вид Антона Кирилловича был необычен. На сухощавом самоуверенном лице его, всегда таком надменном, появилось теперь выражение виноватости и смятения. Он сидел неподвижно, скрестив на животе руки с тонкими длинными пальцами, и смотрел не на Назара Мамедовича, а куда-то поверх его головы.
— Ссылка ваша, Антон Кириллович, на то, что установка параболоида Курганова и других солнечных машин съест средства, отпущенные на экспериментальную работу, не выдерживает никакой критики, — строго отчитывал Назар Мамедович Сарычева. — Средства на это имелись у вас в достаточном количестве, но вы сами их перерасходовали неумелым хозяйничаньем. Заинтересовать же колхозников установкой параболоида в их колхозе вы, видимо, не нашли нужным. А ведь они могли помочь вам в этом деле и уж рабочей силой-то, конечно, обеспечили бы.
Сарычев попытался было возразить что-то, но Назар Мамедович остановил его протестующим жестом:
— Вас я терпеливо выслушал, потрудитесь же и вы теперь выслушать меня. Чуждаясь практической работы и связи с народом, вы решили продолжать отсиживаться в стенах экспериментальной базы, убеждая нас в необходимости все внимание сосредоточить на фотоэлектрических батареях Астрова. Значение же этих батарей в настоящее время вы явно переоценили. Огромный экономический эффект их, на который делаете вы главную ставку, к сожалению, недостижим так скоро.
Заметив недовольную гримасу Сарычева, Назар Мамедович добавил:
— Из этого вовсе не следует, что мы должны ослабить работу над изобретением Астрова. Напротив, мы усилим ее, но не в ущерб нашей повседневной работе. А вы не поняли этого и попытались отстраниться от важной задачи внедрения нашей гелиотехники в практику местных колхозов.
Назар Мамедович расстегнул воротник сорочки, вытер потный лоб.
— Очень тяжелыми последствиями грозит все это, Антон Кириллович, — продолжал он нахмурясь. — Жизнь показала, что там, где ученые не связаны с практикой, оторваны от жизни, от запросов народного хозяйства, научная работа становится бесплодной. Помните, что сказал об этом Иосиф Виссарионович? “Наука, — сказал он, — порвавшая связь с практикой, с опытом, — какая же это наука?”
