Пришелец вроде как вздрогнул.
— Ясно. Видно, всюду, как присмотришься, одно и то же.
— Значит, и у вас есть такие, как вдова Фрай?
— Не совсем такие, но с такими же взглядами.
— Ну что ж, — сказал я, приложившись еще разочек, — значит, другого выхода у нас нет. Как-нибудь продержимся…
— Вас не слишком затруднит, — осведомился пришелец, — рассказать мне еще про кого-нибудь?
— Что ты, вовсе нет, — заверил я.
И рассказал ему про Элмера Троттера, который зубами прогрыз себе дорогу в юридическую школу в Мэдисоне, не гнушаясь никаким занятием, лишь бы заработать на ученье, — ведь родителей у него не было. Он окончил курс, сдал экзамены на адвокатское звание, вернулся в Милвилл и открыл собственную контору.
Я не мог передать пришельцу, как это случилось и почему, хотя про себя всегда считал, что Элмер был по горло сыт бедностью и ухватился за первый шанс зашибить деньгу. Никто, наверное, не понимал лучше его, что сделка бесчестная, — он же был юрист, не что-нибудь. Однако он все равно не отступился, и его поймали.
— И что потом? — спросил пришелец, затаив дыхание. — Он был наказан?
И я рассказал ему, что Элмера лишили права на адвокатуру, а Элиза Дженкинс расторгла помолвку и вернула ему кольцо, и пришлось Элмеру стать страховым агентом и влачить самое жалкое существование. Как он только ни пыжился, чтобы вернуть себе адвокатскую практику, да ни шиша у него больше не вышло.
— Ты все записал? — спросил пришелец у робота.
— Все записано, — ответил тот.
— Какие потрясающие нюансы! — воскликнул пришелец. — Какая жестокая, всеподавляющая реальность!..
Я не мог взять в толк, о чем это он, ну и попросту еще выпил.
А потом продолжал, не дожидаясь новых просьб, и рассказал про Аманду Робинсон и ее несчастную любовь и про то, как она стала самой благонравной и унылой из милвиллских старых дев. И про Эбнера Джонса и его бесконечные неудачи: он никак не желал расстаться с убеждением, что родился великим изобретателем, и семья у него жила впроголодь и в рванье, а он только и знал, что изобретать…
— Какая скорбь! — воскликнул пришелец. — Какая замечательная планета!..
— Лучше бы вы закруглялись, — предупредил его робот. — Вам же известно, что будет дальше…
— Ну еще одну, — взмолился пришелец. — Я ни в одном глазу. Одну самую-самую последнюю…
— Послушай, — сказал я ему. — Я не против рассказывать тебе байки, раз тебе этого хочется. Но, может, ты сначала расскажешь хоть немножко о себе. Я понимаю так, что ты пришелец…
— Разумеется, — ответил пришелец.
— И ты прилетел к нам в космическом корабле?
— Ну не то чтобы в корабле…
— Но если ты пришелец, отчего ты говоришь по-нашему так гладко?
— А, вот вы про что, — сказал пришелец. — Это для меня не очень приятный вопрос.
Робот сокрушенно пояснил:
— Они обобрали его до нитки.
— Значит, ты заплатил за это?
— Непомерно много, — ответил робот. — Они увидели, что ему невтерпеж, и взвинтили цену.
— Но я с ними расквитаюсь, — вставил пришелец. — Если я не сумею извлечь из этой поездки прибыль, пусть меня никогда больше не назовут…
И он произнес что-то длинное, заковыристое и совершенно бессмысленное.
— Это тебя так зовут? — спросил я.
— Конечно. Но вы зовите меня Вильбур. А робота — робота можете звать Лестер.
— Привет, ребята. Очень рад с вами познакомиться. Меня зовут Сэм, — сказал я и глотнул еще чуточку.
Мы сидели на крылечке, и всходила луна, и светлячки мерцали в зарослях сирени, и мир готов был пуститься в пляс. Мне еще никогда в жизни не было так хорошо.
— Ну еще одну, — умоляюще произнес Вильбур.
Тогда я пересказал ему несколько историй болезни, заимствованных из психолечебницы. Я старался выбирать случаи потяжелее, и Вильбур принялся реветь, а робот заявил:
— Сами видите, что вы наделали. У него пьяная истерика.
Но тут Вильбур вытер глаза и сообщил, что все в порядке и чтобы я только не останавливался, а уж он постарается как-нибудь сдержать себя.
— Что такое? — спросил я, слегка удивившись. — Ты что, хмелеешь от этих грустных историй?
— А вы что думали? — ответил робот Лестер. — Зачем бы ему иначе сидеть и слушать вашу болтовню?
— А ты тоже хмелеешь? — осведомился я у Лестера.
— Конечно, нет, — ответил Вильбур. — Он лишен эмоций. Это просто машина.
Я хлебнул еще разок и хорошенько все обдумал, и все сделалось ясно как день. И я поведал Вильбуру свою жизненную философию:
— Сегодня субботний вечер, самое время налакаться и поплакаться в жилетку. Так что давай…
— Я — за, — всхлипнул Вильбур, — пока у вас язык ворочается, я — за…
Лестер лязгнул шестеренкой, вероятно, выражая свое неудовольствие, но смолчал.
— Запиши все до слова, — приказал Вильбур роботу. — Мы заработаем на этом миллион. Надо же вернуть себе то, что переплачено за обучение! — Он тяжко вздохнул. — Нет, я не жалею о деньгах. Что за прелестная, преисполненная скорбей планета!
И я завелся и уже не снижал оборотов, и ночь становилась все краше с каждой благословенной минутой.
Где-то к полуночи я надрался до того, что едва держался на ногах, а Вильбур — до того, что икал от слез, и мы, вроде как по обоюдному согласию, сдались. Мы поднялись с крылечка и в обнимку прошли через дверь в дом, правда, я потерял Вильбура по дороге, но до кровати кое-как добрел, а больше ничего не помню.
Когда я проснулся, то сразу понял, что уже воскресное утро. Солнце било сквозь окно, было ясно и пахло ханжеством, как всегда по воскресениям в наших краях.
Обычно по воскресениям тихо, и этого одного довольно, чтобы не любить воскресений. Однако сегодняшнее выдалось вовсе не тихим — снаружи доносился ужасный шум, словно кто-то швырял камнями в пустую консервную банку.
Я выкатился из постели, и вкус у меня во рту был такой пакостный, какой и следовало ожидать. Тогда я протер глаза, а то в них будто песку насыпали, и потопал в другую комнату, и только перешагнул порог, как едва не наступил на Вильбура.
Сперва я здорово испугался, а потом припомнил, кто это, и застыл, глядя на него и не слишком веря своим глазам. Подумал, что он, не дай Бог, мертв, но тут же убедился — живой. Он лежал на спине плашмя, раскрыв свою плоскую, как у сома, пасть, и похожие на перья усики у него над губой при каждом вздохе вставали торчком, а затем опадали.
Я перешагнул через него и направился к двери разобраться, что за тарарам на дворе. Там стоял Лестер, робот, в точности на том месте, где мы оставили его вечером, а на дорожке собралась ватага ребятни и кидала в него камнями. Ребятня попалась меткая, как по заказу: что ни бросок, то в Лестера, почти без промаха.
