Вскоре вся площадь была заполнена людьми, окружившими нас полукругом. Сзади стояли боевики. Меня привязали к чахлому дереву. Ударами прикладов, тычками, троих солдатиков поставили на колени. Тот, который казался главным среди бандитов, стал что-то говорить, обращаясь к толпе. Та одобрительно молчала. Потом он подошел сзади к одному из солдатиков и спокойно перерезал ему горло ножом, извлеченным из-за голенища сапога. Солдатик успел издать только хлюпающий звук и начал заваливаться набок. Главарь схватил его сверху за челюсть безвольно открытого рта и с хрустом, помогая ножом, переломил шейные позвонки. Потом также спокойно, как при разделке барана, отделил голову от туловища. Судя по тому что бандит даже не запачкался кровью жертвы, проделывал он такую процедуру часто и споро. Закончив казнь, он кинул голову в пыль площади. Она покатилась к толпе. Какой-то старик остановил ее ногой и толкнул в сторону. Толпа одобрительно загудела. Главарь что-то громко проговорил, обращаясь к народу. Толпа загалдела еще оживленнее. Наконец, от нее отделился молодой парень. Бандит вручил ему нож и тот, смущаясь, как юный актер в первой роли, подошел ко второму солдатику. Но, очевидно, опыта в таких делах у него было мало. Он начал резать горло неумело и сам боясь того, что делает.
И тут произошло непредвиденное. Третий солдат, не выдержав этой адской комедии, вскочил с колен и ринулся бежать прямо в толпу. Его отчаянный рывок напугал зрителей. Толпа раскрылась коридором, по которому и побежал солдатик. В надежде уйти от неминуемого. В какой-то момент казалось, что он добежит до лабиринтов домов на границе площади. Ему оставалось совсем немного, но хрупкая девичья ножка из-под паранджи, ловко подставленная на пути пацана, повалила его в пыль. Бандиты подбежали почти мгновенно. Они долго избивали солдата. Затем, еле живого, опять поставили на колени и страшная резня повторилась со спокойной точностью.
Потом главарь что-то говорил, указывая пальцем в мою сторону. Подогнали два тяжелых грузовика с лебедками на передних бамперах. Их поставили на противоположных сторонах площади. Шустрые пацаны, лет двенадцати, притащили к центру площади тросы этих лебедок. Меня отвязали от дерева, вывели на площадь и, положив навзничь, стали прицеливаться, как привязать к моим рукам эти тросы. Я ждал момента, когда мне развяжут для этого действа руки. И уже был готов порезвиться напоследок. Но тут какой-то седой, судя по красным одеждам, служитель культа, загалдел, обращаясь к главному. После недолгого препирательства меня опять подняли на ноги и под разочарованный вздох толпы повели в сторону. Меня подвели к какой-то хибарке на краю площади, открыли дверь и втолкнули в темноту. Тяжелый удар твердого в затылок опять увел меня в небытие.
– Фарбер, Фарбер! — голос Веры вытаскивал меня из боли во сне.
– А! — вскрикнул я, вырываясь наконец из цепких пальцев помрачения.
– Тише! Ты разбудишь охранника! — она ладонью накрыла мне рот.
– Вера? — сознание приходило в мой больной мозг лавиной, — ты… ведь…
– Потом! Мне помог Джованни. Не шевелись, я сейчас тебе помогу.
Вера резким рывком (почему у нее такие сильные руки?) разорвала на бедре комбинезон. Там, где он уже был слегка надорван. Легкий укол, показавшийся мне холодным. Тихое жужжание. Автоматическая аптечка начала свою работу. Мир опять ушел от меня…
– Фарбер! Фарбер, — голос опять возвращал в реальность, — проснись!
– Вера, почему ты здесь?
– Я сказала — потом, — шепотом произнесла Вера, — проснись, ты храпишь! Охранника разбудишь!
– Почему ты решила, что охранник спит? — я, по-моему, спросил глупость.
– Он спит. Он тоже храпит.
Действительно, он храпел.
– Вера, зачем ты здесь? Ты не знаешь, ведь утром придут эти… Это опасно!
И только сейчас я понял, что аптечка подействовала. Нет этой изнуряющей боли в груди, перестала болеть голова. Легкий зуд на лице — срастаются рассеченные ткани.
– Фарбер, молчи, — прошептала Вера. — Я не могла не прийти. Всему есть предел. Я не хочу, чтобы ты уходил опять. Я не хочу опять этой внезапной потери, этого липкого ожидания.
– О чем ты, Вера?
– Я просила тебя вспомнить, но нельзя вспомнить самое главное. Нельзя вспомнить то, что хранится не в памяти, а в душе. Тебя кромсали всю жизнь, разделяя на пофигиста Стамина, деятельного Фарбера, и убивая всегда в тебе того, кто ты есть на самом деле. Молчи, прошу тебя, я теперь могу говорить, все что хочу. Столько раз ты возвращался из своего сумрачного бытия, оттуда, где Стамин брел по жизни, как по пояс в теплой воде, туда, где он был великолепным Фарбером. Чтобы выполнить очередную миссию, раз за разом выполняя чужую волю. Волю тех, кому было дозволено играть твоей жизнью. Каждый раз ты появлялся и начиналось одно и то же. Ты, знакомый со мной давно, начинал одну и ту же игру. Правда, для тебя это была не игра. Это мне приходилось следовать этим, сводящим с ума, правилам. Каждый раз, за те короткие дни, которые ты был в конторе, я становилась для тебя самым важным человеком. Каждый раз, уходя, ты смотрел на меня грустными глазами. Фарбер — наша любовь растянулась на многие годы. Для меня — долгое ожидание и короткая вспышка встречи. Для тебя — каждый раз новая. Прости, я говорю сумбурно. Эти долгие, страшно долгие годы, я думала о том, как однажды скажу тебе все. Но вот говорю — и не нахожу слов. Пойми меня. Нет большей муки, чем знать, что человек, которого любишь, живет где-то и даже не подозревает о тебе, он не помнит тебя! А потом все повторяется снова. И всегда боишься, что в этот раз может ничего не повториться… Я не могла сказать тебе правду, иначе мы бы уже никогда не увиделись. Это у конторы такая политика — пока агент одинок, пока ему нечего хранить для себя, он — управляемый агент. Он игрушка в руках кукловодов. Прости, но это правда. Я больше не могу, я пошла за тобой. Мы больше никогда не расстанемся. Больше никогда не будет сомнений или ожиданий.
– Вера, — прошептал я. — Ведь это утро может быть последним для меня.
– Каждый раз, когда ты уходил, и я знала, что перестаю существовать для тебя по чьей-то прихоти, был для меня последним. Не пугай меня. Для меня самое страшное уже прошло.
– Да, вот тут… Джованни тебе передал, на память, сказал, что Порш свой променял, — Вера вложила что-то в мой карман. — Когда гонка уже началась, Джованни мне сказал, что ты не доедешь, тебя сюда выкинут. Он знал, куда. И потом, сразу, ну… ну, как твой монитор погас, я побежала к порталу. У Ларина… там уже все получилось просто. Вот аптечку сдуру прихватила.
