— Спасибо. Ты хорошо умеешь варить этот напиток.
— Господин?
Она смотрит на меня своими большими, блестящими в свете углей уже прогоревшего костра, тёмными глазами. Делаю жест у своих ног.
— Сядь сюда и слушай.
Перевожу взгляд на лекаря. Тот молча пьёт тёмный настой. Он устал, и надо бы отдохнуть, а тут припёрся этот варвар…
— Сьере Долма, наш корпус выдвигается к Кыхту. Император поручил нам захватить город, после чего служба фиорийцев закончится, и мы вернёмся домой.
Старик ёжится. Ему непонятно, почему я сообщаю ему такие сведения. Дело лекаря — лечить, а не воевать… Но тут до него доходит:
— Вас посылают штурмовать Кыхт? Одних?
— Разумеется, сьере Долма.
— Ах…
Служанка пугается, испуганно прикрывая рот рукой, кружка заходила ходуном в кисти лекаря. Он торопливо бормочет:
— Значит, это смерть…
Я дёргаю щекой:
— Это смерть жителей Кыхта. Нас слишком мало, и мы будем вынуждены уничтожить всех.
Его взгляд полон не ненависти, а горя.
— Сколько людей умрёт ради кучки амбиций…
— Такова жизнь, сьере Долма. И не нам играть с судьбой. Но я пришёл не поэтому. У вас чудесная внучка. И вырастет красавицей. Если вырастет…
— Вы уйдёте домой, а мы останемся в чужой нам стране…Потому что в Тушур нам никогда не вернуться. Ведь мы помогали врагам короны, пусть даже и против своей воли…
— Да. И я больше чем уверен, что рёсцы обратят вас рабство, а вашу внучку продадут кому — нибудь в наложницы или в публичный дом…
Старик молча опускает голову. Кружка проворачивается в обессилевших пальцах, и напиток льётся на траву. Служанка так же опускает голову в жесте безнадёжности и отчаяния…
— Я хочу дать вам надежду, сьере Долма. И другую, счастливую жизнь Шурике.
Его голова поднимается. На лице появляется надежда.
— Те, кто лечился у вас, отзываются очень хорошо о вашем умении и искусстве лекаря.
— Но мне осталось немного. Года два-три, и я уж не смогу лечить людей…
— Всё-равно. Старость заслуживает уважения. Поэтому я предлагаю вам отправиться вместе со мной в Фиори. Я — достаточно влиятельный лорд и правитель в нашем государстве, и могу гарантировать вам безопасность и нормальную жизнь. Плюс — обеспеченную и спокойную старость. Вашей внучке же я дам воспитание, достойное придворной дамы, а впоследствии выдам замуж за достойного человека. Слово графа.
Старик смотрит на меня исподлобья:
— Ничто не даётся просто так. Что я должен буду сделать?
— Ничего. Просто дать согласие на переезд в Парда.
— Надо подписать бумагу?
— Достаточно вашего слова. Я не настаиваю на ответе прямо сейчас. Впереди у нас трудный и кровавый поход. Возможно то, что вы увидите, отвратит вас от Фиори. Но если вы согласны, то дайте мне знать. Через Шурику, или эту несчастную.
Я кладу руку на худое плечо служанки, и она сжимается в комок. Отпускаю её плечо, затем поднимаюсь с куска войлока, на котором сидел.
— Подумайте, сьере Долма. Можете поспрашивать у наших фиорийцев. Все вам скажут, что Волк Парда всегда держит своё слово…
Делаю шаг в темноту, но тут раздаётся голос старика:
— Вы сказали, что возьмёте Кытх. И я вам почему то верю. Будет много крови, много горя, но вы хотите вернуться домой живыми. Это мне тоже понятно. Вы готовы забрать меня и Шурию с собой. И это я как то могу понять. А что насчёт Гуль?
Я оборачиваюсь, понимая, что лекарь спрашивает о своей служанке:
— Тогда женитесь на ней. И вопросов не возникнет.
Тот порывисто поднимается с куска кошмы:
— Но я уже старик! А она ещё молода! Да Гуль мне в дочери годиться!
Улыбаюсь в ответ:
— Я же не предлагаю вам спать с ней. Женитесь просто для того, чтобы спасти и увезти с собой. И — подумайте на досуге, сьере Долма. Очень хорошо подумайте…
Милосердие или сентиментальность? Что я сейчас сделал, предложив старому лекарю убежище? Может, то и другое вместе. Или попытка совершить нечто чистое в грязи не нашей войны… Мы, фиорийцы, уже далеко не те люди, что пришли сюда три месяца назад. Позади — кровь, раны, погибшие и раненые. Убитые и казнённые. Враги и друзья. Мы научились многому. Ведь в такой ситуации учишься быстро, если хочешь жить… давно ли воины смеялись над моими солдатами, каждое утро бегающими кросс и занимающимися зарядкой? А теперь это общее правило для всех. Едва дежурные возвестят подъём, как весь лагерь на ногах, и вскоре дружный топот тысяч ног возвещает о том, что люди проснулись. Даже мелкие властители организовались: они выбрали из своих самых умных и умелых, и дали им ограниченную вассальную клятву. Есть, оказывается, в Фиори и такая, на случай войны. То есть, пока идут сражения, все подчиняются одному человеку. Но едва всё заканчивается, как всякий вновь сам по себе. Но что — то мне подсказывает, что этот поход в Рёко свяжет нас всех куда крепче разных самых страшных клятв и обещаний… Поворачиваюсь на бок, подсовываю ладони под щеку. Однако, то, что я увидел в госпитале, мне категорически не нравится. Старик лечит наших воинов на совесть. А относятся к нему… Даже нормальной постели нет! Спит на каком то драном коврике, который никому не нужен. Фургон с тощим тентом, в котором полно дыр. Едва защищает от солнца, и уж точно течёт, как решето, во время дождя. Да и с продуктами у него не густо, как я вижу. У служанки даже щёки ввалились. Еле двигается. Впрочем, эти проблемы решаемы. И легко. Во всяком случае, для меня… С этими мыслями я засыпаю… Утро начинается, как обычно, с приведения себя в порядок, зарядки, и завтрака. Жуя кусок говядины, я задумчиво смотрю сквозь открытый полог шатра на разгорающееся солнце, потому зову дежурного:
— У нас найдётся три лишние порции рациона?
…Я ввёл много словечек из русского языка в оборот среди солдат Парда…
— Найдём, сьере граф!
— Отлично. Передай на кухню — отныне три порции посылать каждый завтра, обед и ужин ежедневно в госпиталь, для сьере Долма и его домочадцев.
Солдат улыбается:
— Давно пора, сьере граф. Жалко старика…
— Согласен. Ещё надо оборудовать один из свободных фургонов. Сделать дощатые стены, внутри поставить койки, походную печку, несколько ящиков и сундуков.
…Улыбка становится ещё шире:
— Разрешите заняться?
Улыбаюсь в ответ:
— Разумеется. Ступай.
Боец отдаёт честь и исчезает за шатром. Слышу негромкий говор, потом одобрительные возгласы. Спустя короткое время раздаются звуки пилы, удары молотков, возгласы одобрения. Я занимаюсь картой. Жаль, что нет больше никаких сведений о Кыхте. Но всё-равно, даже примитивный рисунок на куске пергамента помогает… Затем, сделав общие наброски, приступаю к черчению. Нужно изобразить во всех подробностях большие требучеты с так называемым 'беличьим колесом' для плотников, которые будут изготовлять этих 'королей камнемётных машин'. Такая громадина пусть и стреляет медленно, зато уверенно. На три сотни метров можно зашвырнуть полутонный камень. Их понадобится около двадцати. По всем расчётам достаточно, чтобы за день снести полукилометровый участок стены толщиной в пять метров. И надо будет минимум полсотни малых машин, но более дальнобойных. Они понадобятся, чтобы кидать зажигательные снаряды. Насколько я знаю, ещё никто не применял столь массово огонь против населённых городов… Мои скулы вспухают желваками мышц — жители города ещё не знают, какой кошмар их ждёт…
