Подойдя к дому Петера де Гроодта, Дольф столкнулся с ним у порога его жилища. Старик даже попятился, недоумевая, не привидение ли перед ним? Но был день, ярко светило солнце, и у Петера отлегло от сердца, ибо какой же дух осмелится высунуть нос при солнечном свете? Дольф узнал от почтенного пономаря про слухи и разговоры, порожденные его таинственным исчезновением. Все, как один, полагали, что его похитили призраки, которыми кишмя кишит "Дом с привидениями"; старый Абрагам Вандозер, проживающий у Больших Чинар, что на третьей миле от города, утверждал, будто, возвращаюсь позднею ночью домой, он слышал ужаснейший гомон в воздухе и в ту же минуту подумал: уж не стая ли диких гусей тянется к северу? "Дом с привидениями" по этой причине внушает теперь в десять раз больше страха, чем прежде; ни за какие блага на свете никто не отважится провести под его кровлей ночь; даже доктор окончательно прекратил посещения своей мызы, хотя и прежде ездил туда только днем. Потребовалось некоторое время, чтобы подготовить госпожу Хейлигер к известию о возвращении сына, ибо бедная старушка оплакивала его как погибшего; к тому же здоровье ее было подорвано многочисленными утешителями, которые ежедневно старались ободрить ее рассказами о духах и о людях, унесенных дьяволом. Дольф застал ее в постели рядом с другим членом семьи Хейлигеров — кошкой, которая по-прежнему терлась и мурлыкала около милой старушки, несмотря на то, что шерсть ее была основательно опалена, а от усов, гордости ее кошачьей физиономии, почти ничего не осталось. Бедная женщина обвила руками шею своего бесценного Дольфа. "Мальчик, мой мальчик! Ты жив!" Госпожа Хейлигер, казалось, забыла о всех своих бедствиях и заботах — так обрадовало ее неожиданное возвращение сына. Даже мудрая, невозмутимая старая кошка обнаруживала несомненные признаки радости. Она понимала, пожалуй, что все они одиноки и обездолены, и испытывала тот прилив нежности, который знаком лишь товарищам по несчастью. Вообще, говоря по правде, зря так чернят кошачью породу: в ней гораздо больше чувствительности, чем принято думать.
Глаза почтенной женщины заблистали, когда она увидела еще одно существо, радовавшееся возвращению ее сына.
— Тиб узнает тебя! Бедная бессловесная тварь! — сказала она, поглаживая пятнистую шубку своей любимицы; затем, опомнившись и грустно покачав головою, она добавила: — Ах, мой бедненький Дольф! Твоя мать не в силах помочь тебе. Она больше не в состоянии помочь и себе самой. Что станется с тобою, мой мальчик?
— Матушка, — сказал Дольф, — довольно, остановитесь! Слишком долго был я для вас обузою; пришло время и мне позаботиться о вас на старости лет. Довольно! Забудьте печаль! Вы, я да Тиб увидим еще лучшие дни! Как видите, я молод, здоров и крепок; не будем отчаиваться; я говорю вам, что так или иначе, а все устроится к лучшему.
Пока эта сцена происходила в семействе Хейлигеров, молва донесла до доктора Книпперхаузена весть о благополучном возвращении его незадачливого ученика. Маленький доктор не знал, радоваться ли ему или печалиться. С одной стороны, он был чрезвычайно доволен, что враки, распространяемые об его загородном доме, будут таким образом опровергнуты; с другой стороны, его огорчало, что ученик, от которого, как ему казалось, он так легко и просто избавился, снова навалился на него тяжким бременем. Колебания его, однако, вскоре окончились благодаря мудрому совету фру Ильзи, которая предложила воспользоваться самовольной отлучкой юноши и на этом основании навсегда захлопнуть перед ним дверь.
К вечеру, когда, согласно предположениям, нерадивый ученик должен был явиться на брошенную квартиру, все было готово к его приему. Дольф, утешив и успокоив мать, направился к дому своего бывшего наставника и хозяина и дрожащей рукой взялся за дверной молоток. Но едва раздался его робкий стук, как в одном окне показался красный ночной колпак доктора, в другом — белый колпак домоправительницы, и на Дольфа посыпался град брани и крепких словечек вперемежку с драгоценнейшими советами, которые можно услышать не так чтобы очень уж часто: обычно их преподносят друзьям, попавшим в беду, или преступникам на скамье подсудимых. Через несколько мгновений не было ни одного окошка на улице, в котором не торчал бы свой, туземный ночной колпак, прислушивающийся к резкому дисканту фру Ильзи и гортанному кваканью доктора Книпперхаузена; от окна к окну полетело: "Это Дольф возвратился назад; опять он со своими проделками!" Короче говоря, бедняга Дольф понял, что от доктора ему не получить ничего, кроме добрых советов, то есть вещи, которая у всех имеется в таком изобилии, что ее, не в пример прочему, щедрой рукой подают из окна. Итак, он решил отступить и расположился на постой под скромным кровом уважаемого Петера де Гроодта.
На следующий день — был ранний час безоблачного ясного утра — Дольф бродил уже возле "Дома с привидениями". Все пребывало таким, каким он его оставил. Поля заросли густой высокой травой, и казалось, что после его ухода тут не ступала человеческая нога. С трепещущим сердцем поспешил он к колодцу, заглянул в него и увидел, что он очень глубок и что где-то внизу, на дне, поблескивает вода. Он запасся длинной бечевкой, вроде тех, какими пользуются рыбаки на отмелях Ньюфаундленда. Он прикрепил к ней увесистое грузило и рыболовный крючок. Опустив бечевку в колодец, он принялся водить грузилом по дну. Он обнаружил, что в колодце довольно много воды, но что в нем также множество всякого мусора и камней, свалившихся сверху. Крючок несколько раз цеплялся за что-то, и бечевка едва не оборвалась. Время от времени он вытаскивал наверх всякую дрянь: конский череп, подкову, старое, окованное железными обручами ведро. Он трудился уже с добрый час, но не добыл ничего, что могло бы вознаградить его за труды или поощрить к продолжению поисков. Он начал было браниться, величая себя дураком и болваном, взявшимся за нелепую затею по милости какой-то вздорной мечты; он готов был бросить бечевку с приспособлениями в колодец и послать к черту свое уженье.
"Еще раз заброшу бечевку, — сказал он себе, — и баста!" Он опустил ее и снова стал водить грузилом по дну; ему показалось, будто грузило проваливается в расщелину между камнями; потянув бечеву к себе, он почувствовал, что крючок подцепил что-то тяжелое. Опасаясь, как бы бечевка не лопнула от тяжести груза, он выбирал ее с величайшею осторожностью. Мало-помалу предмет, попавшийся на крючок, освободился от облепившего его мусора; он вытащил добычу на поверхность воды, и как трепетно заколотилось у него сердце, когда он увидел на конце бечевки нечто, блестевшее как серебро! Затаив дыхание, волнуясь, дивясь тяжести своего груза, дрожа, как бы не сдал крючок и добыча не свалилась обратно на дно, тащил он бечевку. Наконец он благополучно поднял свою находку наверх. То был большой серебряный супник старинной работы с богатыми чеканными украшениями и родовым гербом, точь-в-точь таким же, как герб, красовавшийся над камином в доме госпожи Хейлигер. Крышка супника была прочно прикреплена к его ручкам несколькими оборотами проволоки.
