Ясно, что Апаш имел еще что-то сказать.
— Ну? — торопил его Плам.
— Ты заложник. Хаким тебя убьет, если они нападут. Он им так сказал.
— Черт!
У входа в сад завязалась какая-то суматоха.
— Пропустите меня! — потребовала Мария королевским тоном. — Я иду от Хакима. Плам рванулся к ней:
— Что…?
— Эти, с Ямайки, — она просто захлебывалась. — Они вынудили к этому русских. Ты только cause celebre?[9] Нечто, что сделает войну популярной. У тебя есть поклонники среди русской команды, которые считают, что ты и есть то, из-за чего весь сыр-бор разгорелся, и поэтому они сделают все. Я знаю правду, и Хаким тоже. Этот ультиматум — только для того, чтобы унизить друзов, но что он может сделать? Копья против ружей!
— Предполагается, что я должен сочувствовать забияке? — недоверчиво спросил Плам. — Он угрожал…
— Знаю. Он всю душу продал за власть. Теперь для него нет ничего слишком низкого. — Мария Монтессори развязала узел и сбросила одежду. Обнаженная, она подошла слишком близко. — Поцелуй меня. Мы умрем вместе.
— Какого черта!
Это оказалось последней соломинкой для разъяренных стражников. На дальней стороне каменной стены загрохотала большая пушка. На этой стороне стражники потащили Плама и Марию к стволу дерева.
— Убить насмешников! Это все их рук дело!
— Мы попытаемся снова — вместе! — закричала Мария.
— Другую смешную книгу!
Орудие снова бухнуло. Каменные стены в тронном зале Хакима задрожали. Одновременно полетели копья в саду оккультного мастера.
* * *
— И вот — мы здесь, — объяснил Плам президенту республики Пароландо Файрбрассу. — Я никогда не слышал об этих «одновременных воскрешениях». А вы?
Файрбрасс покачал своей крупной головой.
— Это желание Хакима. Но всегда бывает первый раз, — заключил Плам.
Мария налила себе еще бокал вина и уютно устроилась на стуле возле камина.
— Эти снабженцы — таинственные незнакомцы. Агенты.
Боги за занавесом, которые шныряют вокруг нас, как шпионы.
Пароландо полон слухов. — Она посмотрела на Плама.
— А что ты думаешь о своем друге Джиме?
— О Джиме?
— Кто еще мог бы устроить нам такое уникальное «дешевое путешествие»? Сам Хаким?
— Хаким! Что мне делать с этим человеком? — спросил президент Файрбрасс. — Он действует как совершенный негодяй.
Глаза Плама расширились:
— Джим? Да! Может быть, в конце концов, это и был Джим! Я помню, как говорил ему: тиран, вампир, дурак. Издатель, редактор, писатель. Зачем бы еще посылать нас троих возродиться в величайшей литературной Мекке Мира Реки?
Мария поставила свой бокал:
— Ты гораздо лучше сойдешь за издателя, чем Хаким.
— Я тоже так думаю, — просиял Плам. — Я могу заставить мои сюжеты работать гораздо лучшее вообще без всяких злодеев.
Почему бы реальной жизни не быть сюжетом?
— Пью за это! — Мария, Плам и президент Файрбрасс подняли бокалы, произнеся последний тост.
Алексей Комнин скрестил руки на груди. — Вы слышали мои требования, — сказал он по-арабски, на единственном языке, на котором могли объясняться он и соседи Нового Константинополя вниз по Реке. — Выполните их — или столкнетесь с последствиями.
— Вы неверные. Мы не намерены вам уступать. Идрис Алума был представителем султана борну в Новом Константинополе. Высокий, худощавый и черноволосый, он возвышался над Алексеем. Чтобы выразить презрение, он сплюнул к ногам басилевса.
Солдаты Алексея зароптали и угрожающе потрясли копьями с кремниевыми наконечниками.
Алексей воздел руку.
— Пусть язычник удалится с миром. Довольно скоро он пробудится, нагой и лысый, где-нибудь у Реки далеко отсюда. — Он произнес это по-гречески, на языке, на котором его люди говорили между собой, а затем перевел для Идриса Алумы.
Большой темнокожий человек с презрением рассмеялся.
— Может быть, тебя извлекли из ада, чтобы поселить рядом с нами здесь на Реке, христианский пес, но тебя, а не кого-то иного, обратит в бегство Аллах, когда встретятся наши воинства. — Он повернулся на пятках и удалился в направлении отрезка Речного берега, где жители повиновались султану борну Мусе ар-Рахману.
Алексей наблюдал за ним, мысленно спрашивая себя, а не следовало ли дать солдатам возможность отвести душу. И тряхнул головой, ответив себе «нет»; он поступил правильно. Если бы Идрис Алума не вернулся в город борну, Муса отомстил бы, замучив Михаила Палеолога до смерти с по-следующим возрождением в иных краях, Алексей Комнин ничего не имел против убийства, но убийство без цели — это глупость и пустая трата сил.
Он повернулся к своему брату Исааку, который стоял, как обычно, по правую руку от него. Эти двое были почти близнецы, особенно с тех пор, как возвратились к жизни на берегу Реки в одном и том же юном возрасте. Оба они были чуть ниже среднего роста, но крепкие и мускулистые. У обоих — узкие лисьи мордочки с широкими лбами; оба смуглые и черноволосые. Исаак чуть посветлей Алексея. Но лучше всего вы отличили бы одного от другого, если бы заметили, что черты Исаака более открытые и дружелюбные, чем алексеевы. Алексей правил во время своей достопамятной жизни; Исаак лишь помогал ему.
— Будет война, — сказал Алексей.
— Судя по всему, да, — согласился Исаак. — И война не из легких.
— Нет, — хмурь на лице Алексея была черной, точно борода, которую он больше не мог отпустить. Временами его раздражало, что без бороды он выглядит, как евнух. — Почему мы воскрешены рядом с этими грязными мусульманами? — Будь он менее благочестив, он поразился бы милости Божией. Вверх по течению от Нового Константинополя обитали краснокожие язычники, который хотели одного: чтобы их не беспокоили. И, поскольку с другой стороны располагались владения борну, басилевс счастлив был сделать им одолжение. Исаак сказал:
— Они неверные, но они отважны. Если мы встретимся с ними в открытом бою, мы потеряем множество наших лучших воинов, тех, без кого нам не обойтись. А это означает, что если кто-либо на этом участке Реки преуспеет в объединении нескольких маленьких государств под своей рукой, мы окажемся под угрозой.
— Знаю. — Алексей опять нахмурился. Это его целью было господствовать над здешним участком Реки. Опираясь на ромейское большинство, он успешно подчинил себе меньшее по численности сообщество земледельцев из Египта Птолемея III. Как только египтяне приняли христианство, они стали такими же добрыми подданными, как и его народ — возможно, и лучше, ибо их верность была прочнее. Некоторые из них говорили по-гречески до воскрешения; а теперь греческим владели все.
