- Зачем вы вчера заходили ко мне в комнату?
Она побледнела и закусила губу.
- Случайно. Я привыкла поддерживать в ней порядок, и вчера, совершенно машинально...
- Не лгите, Долорес! Вы вырвали лист из тетради. Почему? Что там было такого, что вам обязательно понадобилось это убрать?
- Ничего. Клянусь вам, ничего особенного!
- И все же?
- Ну... там были... стихи, и я боялась, вы неправильно поймете...
Словом, все это личное.
- Где эти стихи?
- У меня в комнате.
- Пойдемте!
Несколько секунд она колебалась.
- Ну что ж, пойдемте!
В коридоре мы столкнулись с Лоретти. Нужно было видеть выражение его лица, когда я вслед за Долорес входил в ее комнату.
- Вот! - Она протянула мне сложенный вчетверо тетрадный лист.
На полях, рядом с данными гравитационных измерений, были нацарапаны стихи, которых раньше я не заметил.
Когда со светом фонаря Смешает бледный свет Мертворожденная заря, В окно вползает бред.
И то, что на меня ползет, Огромно, жадно и безлико.
Мне страшно, раздирают рот В тиши немые спазмы крика.
Мне от него спасенья нет.
Я тяжесть чувствую слоновью...
И говорят, что этот бред В бреду я называл любовью.
- Эти стихи посвящены вам?
- Не знаю. Возможно.
- Он был вашим любовником?
- Нет.
- Он вас любил?
- Да... кажется.
- А вы его?
- Нет.
Я вернул ей листок со стихами. Мне он был не нужен, а ей... Кто разберется в душе женщины, да еще к тому же красивой.
- Как умер Эдуард Майзель?
- Он застрелился.
- Где?
- Около шахты.
- Кто его обнаружил?
- Милн.
- Как там очутился Милн?
- Эдуард не пришел ночевать, и Милн отправился его искать.
- Милн принес труп на базу?
- Нет, он прибежал за нами, и мы втроем...
- Куда стрелял Майзель?
- В голову.
- Рана была сквозная?
- Не знаю. Череп был сильно изуродован, и я...
- Договаривайте!
- И я... Мне было тяжело на это смотреть.
- И все же вы его собственноручно кремировали?
- Я обязана была это сделать.
- Вам кто-нибудь помогал?
- Энрико.
Я задумался. Тут была одна тонкость, которая давала повод для размышлений. Долорес, видимо сама того не замечая, называла Майзеля и Лоретти по имени, а Милна - по фамилии. Это не случайно. Очевидно, отношения между членами экспедиции были в достаточной мере сложны.
- Как вы думаете, почему застрелился Майзель?
Я намеренно немного отпустил поводья. Сделал вид, что верю, будто это самоубийство. Однако во взгляде Долорес снова мелькнул страх.
- Не знаю. Он вообще был какой-то странный, особенно в последнее время.
Я его держала на транквилизаторах.
- Он всегда был таким?
- Нет, вначале это не замечалось. Потом он стал жаловаться на бессонницу, ну а после взрыва...
- Он прибегал к снотворному?
- О да!
Еще одна загадка. Если убийца - Долорес, то проще ей было его отравить.
Ведь она - врач и сама должна была определить причину смерти. Проще простого вкатить смертельную дозу наркотика, а в заключении поставить диагноз:
паралич сердца. Нет, тут что-то не то! И все же откуда у нее этот страх? Я вспомнил слова Лоретти о яде, который могут подсыпать в пищу. Они все тут чего-то боятся. Не зря же питаются только консервами. Остерегаются друг друга? Бывает и так, когда преступление совершено сообща.
Я решил провести разведку в другом направлении.
- Что вам известно о взрыве в шахте?
- Почти ничего. Эдуард сказал, что это от скопления газов.
- В это время кто-нибудь был на рабочей площадке?
- Мы все были на базе. Взрыв произошел во время обеда.
В каждом допросе есть критическая точка, после которой либо допрашиваемый, либо следователь теряет почву под ногами. Я чувствовал, что наступает решающий момент, и спросил напрямик:
- Взрыв в шахте мог быть результатом диверсии?
Кажется, я попал в цель. Теперь во взгляде Долорес было такое выражение, какое бывает у тонущего человека.
- Нет, нет! Это невозможно!
- Почему?
- Не знаю.
Мне показалось, будто что-то начинает проясняться, и я задал новый вопрос:
- У вас есть оружие?
- Есть... пистолет.
- Такой? - Я достал из кармана пистолет Майзеля.
- Да.
- Зачем он вам? Ведь здесь, на Мези, не от кого защищаться.
- Не знаю. Все экспедиции снабжаются оружием.
Проклятье! Я вспомнил, что в документах нет никаких данных о номерах пистолетов. Тот, что я сейчас держал в руках, мог принадлежать любому члену экспедиции.
- Как пистолет Майзеля оказался в его комнате?
- Я его подобрала около шахты.
- А почему вы, после моего появления здесь, смыли с него отпечатки пальцев?
Она удивленно подняла брови.
- Не понимаю, о чем вы говорите.
- Позавчера вечером пистолет был промыт спиртом.
- Клянусь вам, что я об этом не знаю!
Возможно, что на этот раз она не лгала.
- Благодарю вас, Долорес! Пожалуйста, никому не рассказывайте, о чем мы тут с вами беседовали.
- Постараюсь.
Я откланялся и пошел к себе. Итак, новая версия: Долорес взрывает шахту.
Об этом становится известно Майзелю, и она в спешке приканчивает его из своего пистолета. Затем берет его пистолет, а свой оставляет на месте преступления. Однако сколько требуется натяжек, чтобы эта версия выглядела правдоподобно!
24 марта.
Снова спал очень плохо. Ночью кто-то тихо прошел по коридору, постоял у моей двери, а затем тихонько попробовал ее открыть. Я схватил пистолет и распахнул дверь, но в коридоре уже никого не было. Потом я долго не мог уснуть. Я не робкого десятка, но иногда мне тут просто становится страшно.
Есть что-то зловещее во всей здешней обстановке. Утром решил осмотреть шахту. Впрочем, утро - понятие довольно относительное. Живем мы все тут по земному времени. Фактически же ни дня, ни ночи нет. Всегда сумерки, а вечно маячащий на горизонте багровый диск скорее греет, чем светит. Я невольно вспомнил стихи Майзеля. "Мертворожденная заря", - сказано очень точно.
Это была моя первая вылазка за пределы базы. В ущелье дул ветер, и идти против него было нелегко.
С годами у меня выработалось обостренное чувство опасности. Я обычно инстинктивно поворачиваюсь раньше, чем выстрелят в спину. Это не раз спасало мне жизнь. Вот и сейчас, идя согнувшись в сплошной пелене хлеставшего по глазам дождя, я чувствовал, что за мной кто-то крадется. Несколько раз, на ходу, я просматривал пространство за собой при помощи карманного зеркальца.
Однажды мне показалось, что за уступ скалы скользнула какая-то тень. Я сунул руку в карман и перевел предохранитель пистолета в боевое положение. К сожалению, это мало что меняло. Шум дождя заглушал все другие звуки, а для того, кто крался сзади, я был отличной мишенью.
