Приборы же своевременно сигнализировали обо всех изменениях в обстановке, которые могли заинтересовать капитана.
На мою долю не приходилось особенных хлопот. Вся аппаратура действовала безукоризненно.
Не было только случая испытать на практике УГМ — погода и на самом деле стояла удивительно тихая.
Поверхность необозримого океана была гладкой, легкая зыбь сверкала на солнце, и на горизонте изредка возникали серые дымки. Океанские дороги широкие, и здесь «встречей» считается, если корабли прошли в нескольких километрах один от другого.
Так прошел еще день плавания.
Я находился в рубке Алексея Ивановича, когда вдруг раздался мощный голос, доносившийся откуда-то с потолка:
«Внимание! Приближается шторм. Силой до десяти баллов. Ожидается через полтора часа».
Я невольно вздрогнул.
Может быть, сотрудники Черноморской станции так усовершенствовали прибор? Я покосился на пластмассовый ящик с надписью «УГМ», стоявший в углу. Но нет. Это был аппарат, по внешнему виду такой же, как и те экземпляры, что вышли из цехов завода при моем участии.
Алексей Иванович усмехнулся, видя, что я так пристально осматриваю внутренность рубки.
— Здесь вы его не найдете, — сказал он, — прибор находится внизу. Это одна из последних новинок.
— Внизу?
— Да.
— В трюме?
— Даже глубже. Главная его часть — приемник — выведена наружу в подводной части судна.
На электроходе тем временем шла деятельная подготовка к шторму. Закрывались и плотно завинчивались иллюминаторы. Крепились шлюпки. С верхней палубы убирались шезлонги и плетеные кресла.
Распоряжения капитана и доклады из различных отсеков корабля передавались по радиотрансляционной сети.
Время от времени в динамиках слышался спокойный громкий голос, сообщавший новые данные о шторме! Это продолжал действовать прибор. Он уточнил, что шторм приближается с юго-запада. По мере подхода судна к району шторма прибор время от времени называл расстояние до него.
«Ожидается через тридцать минут», — сообщил он, наконец.
И тут раздался вдруг завывающий звук, похожий на голос сирены, включаемой во время тумана. На низкой басовой ноте, вибрируя, мощно и громко гудел, отражаясь во всех отсеках, сигнал тревоги.
Это заговорил УГМ — уловитель голоса моря.
Голос моря, преображенный умножителем колебаний и усиленный радиолампами, звучал на корабле, предупреждал и предостерегал.
Но… увы, приходилось с огорчением признать, что в этом предупреждении не было уже никакой необходимости. На корабле все были готовы к встрече бури.
Скоро пожаловал и шторм. Он явился в срок, довольно близко совпавший с тем, который был предсказан.
Большой корабль начал тяжело переваливаться сноса на корму, но автоматический рулевой твердо держал курс, не позволяя судну рыскать.
Завывал ветер, свистал в снастях, огромные волны толкали судно, многотонные удары обрушивались на его корпус, а в командирской рубке и в рубке штурмана шла тихая напряженная работа. Светились цветные лампочки и шкалы приборов, отмечая крен и напряжения, возникавшие в отдельных частях корпуса судна, слушались доклады команды и приборов, неторопливые распоряжения капитана, которые он отдавал, не повышая голоса. Четкая, слаженная работа, как в лаборатории при производстве важного опыта. Стихийным силам природы противопоставлялись спокойная решимость, воля людей, твердо уверенных в своих силах, могущество техники, которой вооружила их страна.
На миг я огляделся по сторонам. Огромные глыбы воды, зеленоватые и полупрозрачные, как льдины, толпились у бортов, тесня друг друга и захлестывая палубу. Временами казалось, что в стены рубки бьет тугая струя из брандспойта. Люди спокойно выполняли работу, словно все то, что творилось снаружи, не имело к ним никакого отношения.
Эта картина подлинного покорения шторма, настоящей власти человека над стихией ничем не напоминала читанные мною в детстве романы о морских бурях и кораблекрушениях, которыми я так увлекался.
Когда шторм миновал, и по океану, насколько можно было охватить взглядом, катились крупные с запрокидывающимися гребешками, но уже не страшные волны, я возобновил разговор с Алексеем Ивановичем.
— Так что же это за прибор, который так вовремя и точно предсказал вам непогоду?
Молодой штурман оторвался от карты, на которой автоматический определитель местоположения судна только что сделал очередную отметку, затем неторопливо занес в журнал координаты (прибор медленно, словно диктуя, произнес их вслух) и сообщил:
— Недавно выпущен у нас в Ленинграде. Институтом профессора Смородинова. Проходит испытания.
Так вот оно что! Собственно, я об этом догадался.
Разумеется, Смородинов не мог забыть тот вызов, который сделала науке обыкновенная медуза. Вот его ответ — серьезный, технически совершенный и, надо честно признать, блестящий!
— Ну, и как прибор, по вашему мнению? — спросил я Алексея Ивановича.
— Прибор ничего, — охотно ответил он. — Кое-что, конечно, не вполне удовлетворяет. Например, желательно, чтобы он предсказывал и примерный срок окончания шторма. Ну, и потом есть ряд других претензий, уже с точки зрения навигации. Все это учтут, наверное, при серийном изготовлении. Просили присылать отзывы. А так прибор ничего, обещающий…
Обещающий? Все-таки поразительна эта требовательность советских людей! Все им мало… А с другой стороны именно это-то и заставляет нас, техников, двигаться все время вперед.
С нетерпением стал я ждать встречи с Петром Ивановичем.
* * *
На даче, где мы сидели на веранде за круглым столом, было мирно и спокойно. Сосны чуть покачивали вершинами, ветерок гулял по саду, сдувая дождевые капли с гроздьев расцветшей сирени. Песок уже высыхал, и море, шагах в двухстах, осторожно, словно пробуя, трогало его своими волнами.
— А никакого секрета не было, — весело говорил Петр Иванович. — Я ведь еще тогда, на Черноморской станции, с Шавровым об этом условился. Мне сразу стало видно, что пошли они не самым лучшим путем. Сбила их с толку эта удача с радиозондом, с водородным шаром, — случайное в общем открытие. Они увлеклись им, построили металлический резонатор и не заметили, как пошли по пути гамаруса.
— Кого? — переспросил я, не сразу поняв, в чем дело.
— Гамаруса. Другими словами, морской блохи. А эта блоха, хотя и носит имя внушительное, как у средневекового ученого, не лучший аппарат из тех, что создала природа.
— Какой же «аппарат» лучше?