Узнаю сердитый голос барона, упрекающего Попова на немецком языке. Но на этот раз он должен обвинять не инженеров железнодорожной компании, а кого-то другого.
Мы обступаем начальника поезда с расспросами, а майор Нольтиц не сводит глаз с Фарускиара и монголов.
— Барон не прав, — отвечает нам Попов. — Дорога вполне закончена, а рельсы кто-то снял с преступными намерениями.
— Чтобы задержать поезд! — восклицаю я.
— И похитить сокровища, которые он везет в Пекин, — добавляет господин Катерна.
— Это несомненно, — говорит Попов. — И мы должны быть готовы отбить нападение.
— Кто эти разбойники? — спрашиваю я. — Не Ки Пзан ли со своей шайкой?
Имя грозного бандита приводит пассажиров в трепет.
— Почему непременно Ки Цзан… а не Фарускиар? — тихо говорит мне майор.
— Что вы, он один из директоров дороги!..
— Допустим. Но если справедливы слухи, что компания вошла в сделку с некоторыми предводителями банд, чтобы обеспечить движение поездов…
— Никогда этому не поверю, майор!
— Как вам угодно, господин Бомбарнак, но Фарускиар-то ведь знал, что в «траурном» вагоне…
— Полно, майор, сейчас не до шуток!
— Да, сейчас не до шуток. Мы должны защищаться, и защищаться со всей решительностью.
Китайский офицер расставил своих солдат вокруг вагона с сокровищами. Их было человек двадцать да нас, пассажиров, не считая женщин, около тридцати. Попов роздал оружие — его всегда держат в поезде на случай нападения. Майор Нольтиц, Катерна, Пан Шао, Фульк Эфринель, машинист и кочегар, путешественники как азиатского происхождения, так и европейцы — все решили сражаться ради общего спасения.
По правую сторону, приблизительно в ста шагах от полотна — дремучие заросли кустарника. Там, по всей вероятности, и скрываются разбойники, готовые с минуты на минуту броситься в атаку.
Вдруг раздаются воинственные крики. Ветки раздвигаются, пропуская засевшую в кустарнике банду около шестидесяти гобийских монголов.
А как ведет себя господин Фарускиар, так, на мой взгляд, несправедливо заподозренный майором Нольтицем? Он словно преобразился: стал еще выше, стройнее, красивое лицо побледнело, в глазах сверкают молнии.
Пусть я ошибся насчет мандарина Иен Лу, но, по крайней мере, не принял директора железнодорожной компании за пресловутого юньнаньского бандита!
Как только показались разбойники, Попов велел госпоже Катерна, мисс Горации Блуэтт и всем другим женщинам вернуться в вагоны.
Я вооружен только шестизарядным револьвером, но постараюсь не выпустить зря ни одной пули. Мечта о приключениях, происшествиях, сенсациях наконец-то сбылась. Теперь будет о чем порассказать читателям, если только выйду целым и невредимым из переделки, к чести репортажа и к немалой славе «XX века»!
А не удастся ли с самого начала пустить пулю в лоб атаману шайки, чтобы заставить нападающих отступить? Дело сразу бы обернулось в нашу пользу.
Разбойники дают залп, потрясают оружием, испускают дикие крики. Фарускиар, с пистолетом в одной руке и с кинжалом в другой, бросается в атаку, подбодряя словами и жестами Гангира и четырех монголов, которые не отстают от него ни на шаг. Мы с майором Нольтицем устремляемся в гущу боя, но нас опережает господин Катерна. Рот у него открыт, белые зубы оскалены, глаза прищурены. Теперь он не опереточный комик, а прежний бывалый матрос!
— Эти мерзавцы, — кричит он, — лезут на абордаж! Пираты хотят нас потопить! Вперед, вперед, за честь флага! Пли с штирборта! Пли с бакборта![95] Огонь с обоих бортов!
И вооружен он не театральным кинжалом и не пистолетом, заряженным безобидным порошком. Нет! В руках у него по настоящему револьверу, из которых он палит направо и налево.
Молодой Пан Шао тоже храбро сражается, не переставая улыбаться и увлекая за собой остальных пассажиров — китайцев. Попов и вся поездная прислуга смело выполняют свой долг. Даже сэр Фрэнсис Травельян из Травельян-Голла в Травельяншире сражается с присущей ему хладнокровной методичностью, а Фульк Эфринель — с бешенством истого янки, приведенного в ярость не только нарушением свадебного обряда, но и опасностью, угрожающей его сорока двум ящикам искусственных зубов. И я не знаю, какое из этих двух чувств перевешивает в сознании практичного американца.
Короче говоря, шайка злодеев наткнулась на такое энергичное сопротивление, какого она вовсе не ожидала.
А барон Вейсшнитцердерфер? О, барон — один из самых неустрашимых бойцов. На его губах выступила пена, он взбешен до исступления, ничего не видит и не слышит, рискуя стать первой жертвой резни. Его приходится все время выручать. Досадная задержка может привести к опозданию на пароход в Тяньцзине, нарушить расписание первой четверти маршрута и тем самым испортить кругосветное путешествие! Какой щелчок по германскому самолюбию!
Величественный Фарускиар, мой герой, — не могу назвать его иначе — выказывает чудеса храбрости. Расстреляв весь револьверный заряд, он действует кинжалом, как человек, не раз глядевший в лицо смерти и нисколько ее не боящийся.
С обеих сторон есть раненые, а быть может, и убитые. Несколько пассажиров неподвижно лежат на пути. Живы ли они? У меня слегка задето пулей плечо, но я не обращаю внимания на эту пустяковую царапину. Преподобный Натаниэль Морз, несмотря на свой духовный сан, сражается как настоящий воин, и, судя по тому, как обращается с оружием, можно заключить, что в этом деле он не новичок.
У господина Катерна прострелена шляпа, та самая широкополая серая шляпа сельского новобрачного, которую он извлек из своего актерского гардероба, и это дает ему повод разразиться виртуозной матросской бранью. Вслед за тем, тщательно прицелившись, комик убивает наповал бандита, осмелившегося продырявить его головной убор.
С той и с другой стороны увеличивается число выбывших из строя, а исход боя все еще сомнителен. Фарускиар, Гангир и монголы, теснимые разбойниками, отступают к драгоценному вагону, от которого не отходят китайские солдаты. Двое или трое из них уже смертельно ранены, и сам офицер только что убит пулей в голову. Мой герой проявляет чудеса храбрости, защищая сокровища Сына Неба.
Атаман шайки, высокий чернобородый человек, не перестает бросать своих молодцов на штурм поезда. До сих пор пули щадят его и, несмотря на все наши усилия, он медленно, но верно продвигается вперед. Бой затягивается.
Неужели мы вынуждены будем укрыться в вагонах, как за стенами крепости, и отстреливаться оттуда до той минуты, пока не падет последний из нас? А это непременно случится, и даже очень скоро, если бандиты не перестанут нас теснить…
