— Боб!
Голос Фрэнка хрипло прозвенел в пустом кабинете. Он выбежал в коридор, тщетно оглядываясь по сторонам.
— Боб!
Ответа не было.
Он побежал по коридору к грузовому лифту. Сердце гулко стучало в груди.
Лифт прибыл лишь через пару минут. Невыносимо медленно тяжелые двери расползлись.
Он прыгнул в кабину, яростно давя на кнопку до тех пор, пока двери вновь не закрылись.
Лифт поехал вниз — еще более медленно и вяло. Прыжок в преисподнюю. Прыжок навстречу смерти в обличье человека.
Фрэнк прислонился к стенке кабины, следя за прыгающими надписями на дисплее: «3», «2», «вестибюль», «гараж».
Тихие щелчки, грохот канатов, приглушенные голоса.
«3», «2», «вестибюль», «гараж».
И наконец на экране яркими красными буквами высветился последний пункт назначения:
МОРГ
…Вначале была боль. И дьявол сказал: это хорошо.
Сдавленные крики, тяжелое дыхание, багровые волны, плещущиеся у ног.
И был день первый.
Покинув лифт, Фрэнк Блэк быстро пошел по пустынному коридору без единого окна. Шаги гулко застучали по холодной плитке пола.
Дойдя до помещения морга, он проскользнул через двойную дверь, игнорируя предупредительные знаки: с Посторонним вход воспрещен! Биологическая опасность! Пожалуйста, соблюдайте все правила безопасности!»
…Вначале был страх. И дьявол сказал: пусть будет так.
Багровые волны накатывали, подбираясь все выше и выше — к пульсирующей опухоли в паху.
И был день второй.
В захлестнувшем его потоке ледяного воздуха чувствовался сладкий привкус лактозы и формальдегида, запах спирта и дезинфицирующих веществ, а еще — слабый, но едкий и всепроникающий смрад разложения. Запах смерти.
Омерзительный архипелаг выстроенных вдоль стен стальных каталок, наваленные на них трупы и мешки с телами — некое подобие безымянных возвышенностей.
…Вначале был грех. И дьявол сказал: пользуйтесь тем, что есть.
Прикосновения чьих-то губ и языка. Взрыв сознания. Горечь наслаждения.
И был день третий.
Кафельный пол, прорезанный сетью сточных канавок, ведущих к анатомическим столам у противоположной стены.
Около одного из столов — человек в белом халате, склоненный над сверкающей грудой скальпелей, увеличительных стекол и хирургических ножей.
…Вначале была жажда. И дьявол сказал: пей, пока не утолишь ее, пей до тех пор, пока во рту не появится привкус крови, желчи и меди.
И был день четвертый.
На столе же — обнаженное, вздувшееся и посиневшее тело. Грудная клетка вскрыта, и из нее, точно корабельные рангоуты, — торчащие ребра.
…Вначале была ненависть. И дьявол сказал: отпусти ее, ибо она обратная сторона любви, а любовь разрушает.
И был день пятый.
С видом исследователя, делающего научное открытие, живой методично потрошил покойника.
Покойник, естественно, не сопротивлялся, лишь изредка поскрипывал, когда скальпель касался хлипкой плоти или костей.
…Вначале был огонь. И дьявол сказал: да пожрет пламя всех невинных и праведных, грешников и блудниц… но ты останешься.
И был день шестой.
В день шестой кровь сочилась из глазниц.
И хотя голос, который он слышал, всегда был его голосом, а крики — его криками, кровь принадлежала чужим.
Так всегда начиналось. Так всегда заканчивалось.
Задыхаясь, он оставался на берегу скорби; прилив шел на убыль, смывая боль и страх, после — ничего не оставалось, кроме этого привкуса во рту и пятен крови на его ладонях.
— Простите, я ищу главного патологоанатома — Мэсси, Курта Мэсси.
— Его здесь нет… — погруженный в свое занятие человек едва взглянул на Фрэнка. — Можете оставить записку. Я передам, что вы заходили.
Записку? Э-э нет!
Память стремительно выбросила на поверхность восприятия другой голос, с другой интонацией. Голос вновь и вновь повторял хриплым шепотом: «Я хочу увидеть, как ты танцуешь, я хочу увидеть, как ты танцуешь в кровавом приливе»…
Длинная цепь жутких событий, спаянная смертью и страхом, неожиданно замкнулась. Ее замочек, державший все звенья, находился здесь. В морге.
Фрэнк пожирал глазами фигуру в белом халате, склонившуюся над бескровным телом. На руках — резиновые перчатки.
— Вы зря ждете, я же сказал!
Взгляды встретились, как тогда, на тропинке в Волонтир-Парке.
В этих в его расширенных глазах Фрэнк увидел, как мечется в огне девушка по имени Вторник; увидел тело Пандемии с аккуратно скрещенными руками на пропитанной кровью груди; увидел обгоревшее, застывшее в невыразимом ужасе лицо другого трупа, заколоченного в грубый гроб. Он видел все это столь же ясно, как и внутренние органы трупа, который сейчас препарировал убийца.
А еще в этих глазах Фрэнк увидел себя — собственное лицо, отражавшееся в зрачках убийцы, увидел таким, каким оно в это мгновение представало перед Французом: лицо худощавого ангела-мстителя, пришедшего за кровавым пророком. Все пророки рано или поздно умирают. Таков закон. Сегодня — очередь Француза.
Так всегда начиналось. Так всегда заканчивалось.
Задыхаясь, он оставался на берегу скорби; прилив шел на убыль, смывая боль и страх, после — ничего не оставалось, кроме этого привкуса во рту и пятен крови на его ладонях.
…Ничего, кроме жажды. Жажды смерти.
И тогда наступал День Седьмой.
— Нет! — закричал Француз.
Мучительное осознание, что все кончилось… Откровение, причинившее боль.
Однако он не собирался сдаваться. Стремительным движением санитар схватил со стола нож — длинный, с зазубренными краями, предназначенный для распиливания костей и мускульных тканей.
Фрэнк увернулся, отступив за одну из каталок с трупом, и со всей силы толкнул ее на Француза.
Тот снова размахнулся, перегнувшись через мертвое тело, и нож прошел в опасной близости от лица Фрэнка, успевшего отшатнуться в сторону.
Фрэнк толкнул каталку еще раз, вынудив Француза отступить назад, к металлическому столу.
— Кто ты такой, чтобы судить меня?! — завопил Француз. От напряжения в его глазах лопнули сосуды, лицо побагровело, следы оспин налились синюшным цветом.
— Положи нож, и мы с тобой поговорим, — ответил Фрэнк, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно.
Вместо ответа Француз сделал новый выпад. Теперь нож прошел в дюйме от груди.
Фрэнк всем весом навалился на каталку так, что Француз оказался придавленным к столу.
Маньяк, словно жирный червь, начал извиваться, тщетно пытаясь освободиться.
