Юноша взволнованно оглядел присутствующих, встал и, тщательно подбирая слова, ответил:
— Я очень благодарю… Очень! Но я не могу… не должен сейчас… Я первый из отунуйцев, кто получил знания. Я хочу полететь на свой остров… Я обещал, меня ждут… ждет мой народ. Мауки сказал правду. Мауки сказал все!
Затем предложили лететь мне. Конечно же, я ответил согласием.
— Мир вашему дому! — воскликнул Боб на чистейшем русском языке, входя ко мне.
— Здравствуйте, Боб! Вы так отлично произнесли эту фразу…
— Да-да, — прервал Хоутон. — Я не терял времени: освоил русский.
— Ваша любознательность неистощима, Боб!
— Еще бы! Времена искателей копей царя Соломона и кладов острова Кокос ушли! Скоро не золото и не «Фея Амазонки» станут мерилом богатства. Энергия — вот что будет кумиром наших потомков, что они будут искать и отвоевывать, но не Друг у друга, а у природы.
— Верно! Присаживайтесь, я одну минуту…
— А может быть, позже? — спросил Боб, поняв меня. — Я, если угодно, не столько сейчас к вам, сколько за вами: нас вызывают на совещание к командиру «Юрия Гагарина». Машина внизу. Андрей Шелест ждет нас…
— Едем, Боб.
Читатель, возможно, и вправе посетовать на меня: вот уже сколько позади, а имя Шелеста лишь изредка упоминается — он слишком долго «действует» за пределами наших страниц. Но сами понимаете: до сих пор Андрей Шелест непосредственного участия в делах второй части романа не принимал.
А сегодня…. Сегодня я уже могу несколько подробнее рассказать о нем и Нине Константиновне Шелест. Да, она уже давно не Тверская… Нынешней весной вышел в свет первый том ее фундаментального труда «О географии болезней», посвященный памяти ее талантливого деда, начавшего разрабатывать основы этого учения еще в конце прошлого века.
Андрей Иванович Шелест мало изменился за эти годы. Поседели виски, и еще серьезнее стало лицо: жизнь в авиации и космические полеты неизбежно оставляют свои следы. Шелест и теперь оставался человеком дела. По-прежнему жизнерадостный и веселый, он охотно поддерживал за столом разговор на любую тему. Но, когда речь заходила об авиации или космических полетах, равных ему не было. Тогда уже беседа переносилась в рабочий кабинет Шелеста, где звон бокалов порой заменяло стрекотание счетной машины.
Совещание у командира корабля короткое, деловое: программа окончательной подготовки к вылету и предполетного отдыха, личные вопросы.
— Советую сейчас решить, что вы возьмете из своих вещей, — сказал Андрей Иванович. — Например, сувениры, фотографии, письма, может быть, любимую книгу. Учитывайте, что мы везем с собой энциклопедию землян — науку, литературу, искусство; микропленок уйма, так что не повторяйтесь. К тому же каждый грамм в космосе стоит дорого. Отобранное надо сдать завтра для стерилизации…
Наступила тишина. По привычке опускаю руку в карман за портсигаром, но вспоминаю, что уже третий месяц никто из нас не курит. Беру карандаш и сам у себя спрашиваю совета: что взять? Оказалось, трудно ответить. Пишу и безжалостно вычеркиваю, оставляя в списке лишь то, что в космосе и на Гаяне поможет воскрешать живую связь с родной планетой.
После долгих размышлений решаю: семейные фотографии — раз, серию авиационных снимков — два (там моя юношеская пора, фотографии моих самолетов, портреты наших летчиков-ростовчан). Затем решаю не снимать с руки штурманские часы, верно служившие мне в полетах много лет. Что же касается книг, то я давно знал, что возьму с собой томик Александра Грина.
Списки составлены и переданы командиру. Прочитав (обсуждать и критиковать в данном случае не полагалось), Шелест кладет их в папку.
— Ну вот, — просто говорит он, — наше последнее совещание на Земле подходит к концу. На повестке дня… — Андрей улыбается, не торопясь произносит эти, еще с пионерских сборов известные нам слова, и вдруг мы улавливаем в них дотоле скрытую от нас служебной суетой теплоту. Мне становится смешно, а потом грустно-грустно. — О наших обязанностях… — продолжает Шелест. — Евгений Николаевич Глебов — второй пилот, штурман и мой заместитель. Вы оба, — он посмотрел на Хоутона и меня, — будете вести научные наблюдения по известной вам программе. Кроме того, товарищ Хоутон возьмет на себя обязанности преподавателя гаянского языка. Сейчас у нас на корабле основной язык русский, но позже, в космосе, будет и гаянский. Все. Едем на ракетодром.
На бетонной стартовой площадке, над глубокой ямой, высится исполинский корпус ракеты. Если подойти к краю ямы, можно увидеть несколько радиальных тоннелей для отвода газов в момент отделения ракеты от земли.
Одна из ступеней, с химическим топливом (не обладающим радиоактивностью!), — стартовая. Ее задача — поднять нас на высоту всего сто километров. Далее вступит в действие ступень с атомными двигателями, которые разгонят ракету до одной трети крейсерской скорости. Ионные двигатели доведут скорость до крейсерской.
К корпусу ракеты приставлен наземный лифт — он подсобный, и перед стартом его откатят в сторону. А сейчас мы поднялись по нему в жилой отсек и вошли в компенсационную камеру с двумя системами герметичных дверей. Потом, в космосе, мы будем отсюда выходить в пространство, одетые в скафандры…
Кабина управления — комната с телевизионными и радиолокационными экранами, радиостанциями, группой астрофизических и метеорологических приборов, астрономическими картами.
— Здесь довольно просторно, компьютеры — под нашими: ногами, в бронированных контейнерах. А еще ниже — шеер, наш крылатый разведчик. Им мы воспользуемся перед посадкой на Гаяну. За стенами — склады и автоматы системы питания.
Самое интересное на нашем корабле — его штурманское снаряжение, те средства космической навигации, которыми располагал наш штурман Евгений Николаевич.
На любом порядочном корабле должна быть карта. И у нас они имелись, географические карты Земли и Гаяны, звездные карты Галактики и небесный глобус, но была и основная, путевая, или, как говорят летчики, маршрутная карта. Ее столетиями готовили гаянцы с корабля «Тиунэла», летевшие к нам, причем они учли свои блуждания в космосе и рассчитали для себя (а следовательно, и для нас!) кратчайший путь на свою родину. Без этой огромной работы нам пришлось бы туго.
Наша маршрутная карта не была нарисована на бумаге. Она представляла собой комплекс высокочувствительной аппаратуры, расположенной в разных частях корабля, счетно-решающие машины и, главное, запоминающее устройство, «заряженное» теми маршрутными данными, что вычислили гаянцы.
