школа оказалась совсем небольшой и, если не считать годового слоя пыли, сияла свеженьким косметическим ремонтом, сделанным, вероятно, к прошлому первому сентября. В кабинетах еще стояли вазы с мумиями цветов. Школа действительно оказалась абсолютно пустой, и за обустройство временного пристанища можно было приняться немедленно. Из 92 прилетевших человек женщин было всего десять. В том числе Наташа, проявившая поистине ослиное упрямство. Как только стало известно о готовящейся экспедиции, она категорически заявила, что летит вместе с Ларионовым. Никакие разумные доводы об опасности этого предприятия, да еще в ее положении, на девушку не действовали. Набив мозоль на языке уговорами, Сергей в конце концов махнул на нее рукой. Оставалась надежда, что полковник Матвиенко запретит ей лететь, учитывая беременность. Наташа, насупив брови, решительно отправилась к нему сама. Вопреки ожиданиям, полковник, старательно отводя глаза от выпяченного Наташиного живота, как-то сразу стушевался и спорить с ней не стал. Ларионову ничего не оставалось, кроме как смириться.
Все еще сердитая на него Наташа старательно елозила мокрой тряпкой по столам в школьной столовой, умудряясь при этом выглядеть не менее гордой и неприступной, чем авианосец Адмирал Кузнецов. Приобняв ее сзади за расплывшуюся талию, Сергей поцеловал девушку в шею: «Наташа, все хорошо?» И погладил живот. «Хорошо, убери свои лапы,» – фыркнула Наташа и демонстративно удалилась, подхватив ведро с грязной водой. Перепады ее настроения приводили Сергея в ступор. Он совершенно терялся от резких переходов от смеха и нежности к слезам и отчаянию и втайне мечтал о том, чтобы все это скорее кончилось, и Наташа снова стала нормальной.
Про Гарика в суматохе все забыли. До позднего вечера он просидел, запертый в какой-то подсобке. Покормить его не удосужились, а потому брюхо совсем подвело от голода. От воспоминаний о съеденном вчера петухе мучительно сосало под ложечкой. Гарик был голоден и уже поэтому мрачен и зол. Пришедший за ним вечером солдатик был один и без оружия. Гарик утек от него, боднув бедолагу головой в живот. Солдатик охнул, согнулся пополам и, упав на землю, зашелся надсадным кашлем.
Сделав свое черное дело, Гарик, перепрыгивая кучи мусора и вихляя на бегу, как заяц под прицелом, уносился прочь, быстро затерявшись в темноте.
Он умирал. Давид понял это еще сутки назад. Они все умирают. Почти. Задыхаясь и выкашливая легкие, Давид пробирался по школьному коридору, держась за стену. Сильнейшее головокружение заставило его опуститься на пол. Переждав несколько минут, он отправился дальше на четвереньках. Надо во что бы то ни стало добраться до него и сказать… Силы оставили его и Давид замер на полу, повалившись на бок.
Наташа задыхалась, лежа на мате в школьном спортзале. Эта агония продолжалась безумно долго. У Сергея сердце разрывалось, хотелось выть, орать, биться головой о стену, убить кого-нибудь. Но все, что он мог сделать – сидеть рядом с умирающей Наташей, держать ее за руку, вытирать пот со лба и говорить какие-то ненужные успокаивающие глупости. Едва ли она их слышала. На чудо Сергей не надеялся, многие были уже мертвы.
Давид Вагифович пытался бороться с болезнью, раздавал таблетки, делал уколы. Эффекта не было. Когда Ларионов видел его последний раз несколько часов назад, тот, едва держась на ногах, пытался попасть иглой шприца в чью-то вену. Внезапно Сергей понял, что Наташа затихла. Ее посеревшее лицо с открытым ртом и выпученными глазами было неузнаваемо обезображено болезнью и смертью. Он долго пытался нащупать пульс. Наташа была мертва. А Ларионов чувствовал только облегчение. Слава Богу! Ей больше не больно, она не страдает. Наконец то все закончилось. Какое-то время Ларионов безмолвно сидел рядом, уткнувшись лицом в колени. Потом прикрыл Наташино лицо своей курткой и пошатываясь пошел прочь.
Школа неумолимо превращалась в кладбище. Повсюду были агонизирующие или уже блаженно затихшие люди. Давид лежал в коридоре и на первый взгляд казался мертвым. Однако хриплое дыхание еще вырывалось из его груди. Сергей присел рядом и похлопал врача по ввалившейся небритой щеке:
«Давид, слышишь меня, Давид?
Мучительный приступ лающего кашля сотрясал тело Давида несколько минут. Тяжело дыша, он с трудом сфокусировал взгляд на Ларионове и, изо всех сил вцепившись в его руку, прерывисто заговорил:
«Дурак я, Сережа, старый дурак. Не понял сразу. Не подумал. Это бомж нас заразил, Сережа. Он носитель вируса, но сам не болен. И ты, Сережа. Ты – носитель. Ты убьешь всех наших, кто прилетит.»
Ошеломленный Ларионов потрясенно уставился на старого врача. Ему это и в голову не приходило. Не считая смертельной усталости после почти двух суток, проведенных на ногах, он чувствовал себя хорошо: ни кашля, ни удушья. Собравшись с силами Давид продолжил:
«Спаси их, Сережа. Предупреди обо всем, а сам уходи. Уходи, прошу тебя. Там Сусанночка и Русланчик. Предупреди…»
Речь становилась все более бессвязной, силы оставили его. В последние минуты жизни старый врач думал только о единственной любимой дочери и внуке, остававшихся на острове. Отупевший от переживаний Ларионов вышел на улицу и сел на ступени крыльца. Придя в себя через несколько часов, Сергей так и не понял, как он умудрился отключиться и уснуть. В школе царила тишина. Ларионов добросовестно прошел по кабинетам и коридорам, проверяя пульс у всех без исключения. Для того, чтобы осуществить задуманное, следовало сначала убедиться, что все мертвы. Он долго стоял рядом с телом Наташи, но так и не смог заставить себя откинуть куртку и последний раз взглянуть в ее лицо. Оно и так стояло перед глазами: посиневшая кожа, выпученные глаза, оскаленный рот. Неужели он навсегда запомнит ее именно такой?
Ларионов решительно открутил крышку канистры и полил Наташино тело бензином. Затем снова обошел всю школу, методично поливая тела бензином. Остановившись на лестнице, он зашвырнул в дверной проем канистру и бросил зажигалку в бензиновую лужицу. Огоньки весело побежали по бензиновым дорожкам в разные стороны, запрыгнули на колышущиеся от сквозняка шторы, шустрыми змейками расползлись по деревянным стендам с объявлениями и стенгазетами, попробовали на зуб деревянную обрешетку радиаторов отопления, лизнули новенькие двери и, наконец, бодро затрещали всем и сразу. Получаса Сергею хватило убедиться, что здание школы полыхает неугасимо, как вечный огонь на День Победы. Он затоптал ногой окурок, поднялся и зашагал прочь. Дел предстояло много.
Двое суток Ларионов мотался по округе, подбирая подходящее место для поселения. Большая пригородная деревня, раскинувшаяся километрах в двух от широкой реки, вполне подошла. Шоссе делило населенный пункт надвое. С одной стороны дороги располагалась непосредственно деревня, довольно зажиточная, судя
