Перед началом защиты диссертации Марина выбрала пустынный коридор на другом этаже института и расхаживала там из конца в конец, в полном изнеможении кусая тонкие губы, сжимая побелевшие пальцы и смотря на ноги блуждающими, светлыми, растерянными глазами.
А ведь принято было считать, что она никогда и ничего не боится. Да и сама она еще с детства не признавала трусов, третировала и изгоняла их из ребячьей ватаги, где стала вожаком. Чтобы доказать свое, умирая от головокружения, она вылезала из окна четвертого этажа и шла по карнизу. Она была доброй, вечно подбирала жалких котят или бездомных собак, возилась с больными и слабыми, но с сильными действительно была гордячкой и даже забиякой. Она лезла в драку с какими угодно мальчишками и в схватке была такой неистово исступленной, у нее тогда бывали такие страшные кошачьи глаза и знала она такие опасные и запретные приемы, что даже большие парни от нее отступали, говорили, что, если с ней свяжешься, потом надо будет делать прививки. В конце концов и они признали ее власть.
Не подчинился ей только Димка со своей командой «быстроногих». Но Марина ни в чем не уступала ему ни тогда, ни теперь.
Уже по одному этому надо победить сейчас волнение. Скоро его самолет приземлится на аэродроме, и Матросов, чего доброго, пожалует сюда, чтобы насладиться ее растерянностью.
В прошлый раз, на защите кандидатской диссертации, она едва справилась с собой, когда увидела за столом Ученого совета министра. У него был высокий лоб и зачесанные назад волосы. Усы мягкие, добрые. А подбородок энергичный. Глаза… Какие у него глаза? Как будто серые… А может быть, это на портретах — серые? В общем ласковые…
После защиты министр подошел к ней.
Марина уже не волновалась, но тут просто смутилась. Стояла и молчала. Еще подумала, что на нем удивительно маленькие сапога, и, совсем растерявшись, спросила:
«Как вы находите, товарищ министр… сегодняшнюю погоду?»
Ничего глупее нельзя было придумать!
А министр молчал. на решила поправиться, выйти как-нибудь из этого ужасного положения.
«Я хотела спросить… Вы, кажется, впервые у нас в институте? — и, окончательно смутившись, пролепетала: — Как вы нашли мою диссертацию?»
Тогда министр сказал тихим, неторопливым, несколько глуховатым голосом:
«Нахожу скверной.»
Сердце у Марины упало.
«Я никак не могу дождаться, — продолжал министр, — когда начнется настоящее лето. Не выберешь времени рыбу поудить».
«Как, вы бываете на рыбалке?»
«Первый раз я был, когда рыли котлованы для фундамента. — Министр помолчал. — Потом, потом, кажется, я был ещё три-четыре раза, знакомился с лабораториями и работами».
«Ах, да!» — прошептала Марина.
Они тогда стояли вот в этом же коридоре. И никто к ним не подходил, думая, наверное, что у них серьезный разговор.
«Диссертация ваша мне понравилась. Поэтому-то я и решил с вами поговорить».
На этот раз Марине удалось смолчать.
«На рыбалке я бываю два раза в лето, когда решается дифференциальное уравнение с тремя переменными: погодой, свободным временем и настроением».
Потом министр сказал: «Так», как бы поставив точку, и замолчал. Больше она ни о чем спрашивать его не решилась. Она поняла, наконец, что министр методично ответил на все ее вопросы, причем именно в том порядке, в каком они были заданы. Она робко подняла глаза и вдруг увидела, что у серьезного, всегда непроницаемого, как ей казалось, министра глаза ласково смеялись.
И Марина почувствовала себя сразу по-другому. Теперь она могла уже внимательно и спокойно выслушать все, что он скажет ей.
«Вы посвятите свою дальнейшую работу, — говорил он ей, — во-первых, вопросу сверхпроводимости, который затронули сегодня лишь вскользь; во-вторых, связи этого явления с проблемой концентрации энергии. Это нужная проблема, которой у нас мало занимаются. Свяжитесь по этому вопросу с полковникром Блиц… простите, с полковником Молнией. Иван Петрович недавно перевел свою фамилию на русский язык. Для поставленных им артиллерийских задач требуются огромные сосредоточения энергии. Но эта работа имеет и более широкое значение. Когда-то я был свидетелем демонстрации одного очень эффектного опыта… Давно это было… Я собственными глазами видел овеществленный сгусток энергии. Советская наука должна решить этот вопрос. Так, — снова поставил точку министр. — Задачу эту я выдвигал перед многими профессорами, но эти, с позволения оказать, ученые разводили руками…» — По лицу министра скользнула лукавая усмешка.
«Да… Но, товарищ министр, смогу ли я?»
«Для связи с Молнией я дам вам направление в его секретную лабораторию. Но перед вами стоят пока чисто научные задачи. Для них потребуется революционное миросозерцание и восприимчивый ум. Пусть работа эта будет вашей диссертацией».
«Но ведь я уже защитила диссертацию! И потом, смогу ли я справиться с такой задачей?»
«Я думаю…»
«Достаточна ли моя подготовка?»
«… что эта диссертация будет вашей второй, то есть докторской».
«Как? Мне? На звание доктора?»
«На мой взгляд, чтобы справиться с такой задачей, вы могли бы найти в себе все данные. Наконец в том, чтобы вам стать доктором, ничего удивительного я не вижу».
Раза два потом Марина приезжала к министру и стала называть его уже Василием Климентьевичем. Она рассказала о своем свидании с полковником Молнией и о намеченных ею путях решения задачи.
Вот и прошли два года… Диссертация готова. Интересно, приедет ли Василий Климентьевич? Ведь он обещал.
Марине было двадцать пять лет. Глядя на нее, можно было ощутить перемены, которые произошли в наших женщинах за сто лет. В прошлом веке ее сверстницы, выйдя замуж лет в шестнадцать, обзавелись бы уже семьями и детьми и, достигнув зрелости, массировали бы у глаз морщинки, а двадцатипятилетняя «засидевшаяся» девица начала бы уже блекнуть и увядать.
Наша современница, соискательница степени доктора физики, была умнее, образованнее, начитаннее своих сверстниц из прошлого и все же оставалась юной. Иные условия воспитания, равный с мужчинами уровень развития, работа мысли и духовное богатство словно дали советским женщинам тот элексир молодости, который их бабки тщетно пытались заменить румянами и корсетами.
Марина была молода и хороша собой, но самой красивой и умной, самой изумительной и непостижимой считала Марину влюбленная в нее до обожания, на весь мир смотрящая ее глазами восемнадцатилетняя сестренка Надя.
Она нашла Марину в коридоре и помчалась ей навстречу, встряхивая мелкими кудряшками, розовощекая, пухленькая, с совершенно круглыми от переживаний чернильно-синими глазами.
