Если вы видели фильм "Адъютант его превосходительства", то должны были запомнить сцену, где очень милый - особенно симпатичный мне - актер Соломин, играя адъютанта генерала, впервые встречается на ступеньках лестницы с не менее обаятельной, симпатичной актрисой Татьяной Иванниковой - им пока нечего играть, они почти ничего не говорят, просто радостно смотрят друг на друга, и у меня, зрителя, от встречи двух таких милых, обаятельных людей вдруг тоже появляется чувство радости, которое умножает впечатление, вызываемое каждым актером в отдельности.
Так было и здесь.
Я с большим удовольствием смотрел на неожиданных гостей, на эту юную милую пару, и Ника сказала, что они специально пришли ко мне, чтобы рассказать историю, случившуюся с ними во время последней студенческой Универсиады, - историю необычайную, просто невероятную историю, они не рассказывали ее никому, по их убеждению, им могу поверить только я, который сам в свое время сочинял тоже неправдоподобные истории. Я без колебаний решил отложить свою встречу с метростроевцами. Уже догадываясь, что рассказ будет длинным, включил чайник и открыл банку свежего малинового варенья, которое жена успела засунуть в мою сумку, когда провожала меня в город.
Нетерпение поделиться своей историей - особенно у Ники - было великое, мы не стали тратить время на лишнюю информацию, я узнал, что они студенты и как их зовут. Ника читала мою фантастику, и мы обоюдно решили, что больше нам знать друг о друге ничего не требуется.
Рассказывать начал Клим.
Голос его был глуховатый и спокойный, но фразы он подбирал литературно грамотно, складно выстраивал цепочку событий, что мне особенно понравилось, он владел искусством сюжетной комбинаторики, а это, как сочинение стихов, дается далеко не каждому, и Ника это знала, очевидно, поэтому без колебаний предоставила слово своему спутнику.
Возможно, в рассказе Клима где-то не хватало красок и восклицательных знаков, но сама необычность их истории увлекла меня сразу, я не пытался этого скрывать, и Ника перестала поглядывать на меня с тревожной вопросительностью - верю ли я и интересно ли мне все то, о чем рассказывает Клим.
Но вот ядро с "Санты" пробило переборку каюты... и тут, как по заказу, восторженно забурлил и зафыркал чайник, я налил стаканы... Клим, оглушенный ударом доски, был уложен на каютную лежанку, и продолжение взяла на себя Ника.
Рассказчик она была менее умелый, нежели Клим, ей не хватало его спокойной расчетливости, увлекаясь, она то и дело заскакивала вперед случившихся событий, ей приходилось возвращаться для их объяснения, ее повествованию не хватало связности, зато в нем было достаточно взволнованной живописности, и я слушал ее с не меньшим удовольствием и вниманием.
Притом, она была достаточно самокритична, - временами, запнувшись на чем-либо, она взглядывала на Клима, тогда он чуть заметным движением глаз как бы говорил ей, не волнуйся, все идет хорошо!
О финале своего боя на "Аркебузе" она рассказала сдержанно, видимо, опасаясь, что я могу обвинить ее в излишней жестокости, но я согласно кивнул головой, подтверждая, что на такой поступок ее толкнули не менее жестокие же обстоятельства.
А вот, когда она с Дубком подошла к церкви святого Себастьяна и упомянула про барельеф над дверями, здесь я попросил ее прерваться. Достал с полки только что полученный журнал "Курьер Юнеско" и лист чистой бумаги.
Я спросил ее, читала ли она этот номер, она ответила, что не читала. Тогда я положил журнал на стол, а на него лист бумаги и попросил нарисовать по памяти фасад церкви и барельеф над дверями, хотя бы приблизительно.
Ника вспыхнула:
- Вы нам не верите?
- Что вы, Ника! - сказал я. - Да у меня и мысли такой не было. Я все объясню чуть позже. Вы оба так удивили меня своей историей! Не желая оставаться в долгу, я хочу удивить вас.
Их явно заинтриговало мое заявление. Но я пока ничего не стал объяснять.
Ника послушно взяла карандаш.
Надо признать, рука у фехтовальщицы - мастера спорта - была твердая, если ее рисунку, может быть, и не хватало художественной законченности, то в четкости и точности отказать было нельзя. Если она рисовала прямоугольник двери, так это был точный прямоугольник, который не нужно было подправлять дополнительными штрихами. Так же схематично и точно она нарисовала и барельеф святого Себастьяна, и расположение торчащих стрел.
Закончив рисунок, она вопросительно взглянула на меня, но я только улыбнулся и попросил продолжать рассказ о ее приключениях в церкви.
Она достаточно внятно передала весь драматизм ощущений, которые испытал отец Себастьян, услыхав о вещах, абсолютно не воспринимаемых его рассудком. Но он был истым католиком. Евангелие должно было приучить его к чудесам, и он честно старался хотя бы ей поверить.
Понятно мне было и ее обстоятельство, рискованную попытку, защитить незадачливого испанского принца, который три десятка лет хранил в подсознательной памяти смутную тайну своего королевского происхождения... Поставив его за своей спиной. Ника пробивалась по тесному и темному церковному коридору, через заслон из двух шпаг - третьего противника взял на себя Дубок. Брат Мишель держался в активном отдалении, выстрелит в Дубка из пистолета, к счастью, не попал, добраться до брата Мишеля у Ники не хватило времени, хотя ее противники фехтовали неважно и быстро вышли из игры.
Потом они втроем, впереди Дубок, за ним его высочество и последняя Ника, бежали через пригород. Принцу пришлось сбросить подрясник. Дубок отдал ему свой камзол.
- Выбрались мы на главную улицу, народу там много, и потерял нас брат Мишель. Но догадывался, куда торопимся, на пристань, конечно. А по улице бежать неудобно, все на тебя внимание обращают. Шляпу я потеряла в суматохе, парик сама сбросила - мешал только. И кое-кто меня уже за рубашку хватать начал. Матрос, вот такой, - Ника развела руками, - голый по пояс, толстый, как Фальстаф, руки волосатые, как у гориллы... Пьяный, разумеется. Поймал меня в охапку. Я ему по-доброму: "Тороплюсь, сеньор! Лет пасс..." - где там. - Ника быстро глянула на Клима. - Некогда было с ним возиться, но выпустил он меня, конечно... Слышу, сзади брат Мишель кричит: "Держите ее!" Тут Дубок сообразил, тоже как закричит: "Держите!" А сам вперед показывает, пьяных на улице много, не знают, кого держать. Добрались до пристани, вот тут брат Мишель - где-то по дороге помощников себе подобрал - чуть-чуть нас не ухватил. Ялик мы все же впереди его лодки успели спустить... И до "Санты" добрались. "Аркебузу" я не вижу, а Клим к самой воде спустился, его высочество на лестницу подсаживает. И тут брат Мишель выстрелил... И так мне Дубка было жалко, ведь это он меня от пули прикрыл. Клим торопит, а у меня слезы бегут. Только плакать уже было некогда...
