Фриц Лейбер - Ночь волка

— Вспомнили книжку, которую оба когда-то читали, — ответил я.

— Никто из вас случайно не пописывает? — спросил Папаша с неожиданным интересом. — Некоторые из наших ребят думают, что о нас нужно написать книгу. Я считаю, пока преждевременно, но они утверждают, что мы можем повымирать или случится еще что-нибудь. Эй, Дженни! Полегче! Мягче, прошу тебя!

Эта последняя реплика относилась к самолету, который решительно повернул налево. Мне стало тошно и неуютно. Вот оно. Папаша засунул нож в ножны и окончательно вытер лицо. Алиса прикрепила ранец к поясу, я потянулся за своим вещмешком и невидящим взором уставился в обзорный иллюминатор.

Туман слегка посветлел. Я вспомнил огни святого Эльма над разрушенным заводом.

— Папаша, — я сказал или, вернее, проскулил, — для чего этому ублюдку было приземляться именно здесь? Он спешил с грузом в Атла-Хай, какого черта он прервал свой полет?

— Это просто, — сказал Папаша. — Он был плохим мальчиком. Так, по крайней мере, я думаю. Ему следовало прямым ходом идти на Атла-Хай, но был кто-то, кого он хотел навестить перед тем. Он остановился здесь, чтобы увидеться со своей подружкой. Да, со своей девушкой. Она пыталась его предупредить — так я объясняю ту вспышку электричества, которая вырвалась наружу из развалин завода и помешала его посадке, хотя девушка, конечно, не этого хотела. Кстати, что бы она там ни включила, предупреждая его, эта штуковина так до сих пор и остается включенной. Однако Грэйл не внял предупреждению.

Не успел я переварить услышанное, как семь деформированных бензиновых резервуаров материализовались из тумана. В поле нашего зрения возникла дорога, самолет выровнялся и стал замедлять ход. На этот раз он не задел разрушенный завод, хотя, могу поклясться, готов был вот-вот протаранить его. Когда я увидел, что мы не врежемся, мне захотелось закрыть глаза, но я не смог.

Я увидел черное пятно и тело Пилота, казавшееся более толстым, чем я его запомнил, — распухло. Но это не будет продолжаться долго. Три или четыре стервятника работали над ним.

Папаша сошел на землю первым. Затем мы спустили Алису. Перед тем как к ним присоединиться, я бросил последний взгляд на контрольную панель. Кнопка разрушенного завода отключилась снова, а над другой кнопкой возник голубой нимб. Видимо, Лос-Аламос. Я боролся с искушением нажать ее и убраться соло, но подумал: «Нет, в той сторонке мне ничего не светит, и одиночество хуже, чем-то, что ожидает меня здесь». Я выбрался наружу.

Я не смотрел на труп, хотя мы стояли прямо в его головах. Я заметил застывшую лужицу серебра по одну сторону и вспомнил расплавившееся оружие. Стервятники, двигаясь вперевалку, отступили, но только на несколько ярдов.

— Можно убить их, — сказала Алиса Папаше.

— Зачем? — спросил он. — Некоторые индусы использовали их, чтобы заботились о мертвых. В этом что-то есть.

— Парсы, — уточнила Алиса.

— Ага, парсы, именно их я и подразумевал. Через несколько дней будем иметь прекрасный чистый скелет.

Папаша повел нас мимо тела в сторону разрушенного завода. Было слышно, как громко жужжали мухи. Я чувствовал себя ужасно. Я сам хотел умереть. Чтобы просто идти за Папашей, требовалось неимоверное усилие.

— Его девушка обосновалась на замаскированном наблюдательном пункте, — заговорил Папаша. — Метеорологическая станция или еще что-то в этом роде. А может, они там пытались как раз устроить автоматическую станцию. Раньше я не мог вам этого сказать — вы были в таком настроении, что попытались бы уничтожить каждого, кто имел хоть отдаленное отношение к Пилоту. По правде говоря, я сделал все возможное, чтобы удержать вас на расстоянии, позволив вам думать, что я издал этот вопль. Даже теперь, скажу честно, я не уверен, что поступаю правильно, раскрывая карты и показывая дорогу, однако в жизни иной раз приходится рисковать.

— Скажи, Папаша, — произнес я угрюмо, — а вдруг она выстрелит в нас или еще что-нибудь выкинет? — В этот момент я беспокоился не только о себе. — Или вы с ней добрые друзья?

— Нет, Рэй, — ответил он, — она даже не знает меня. Я не думаю, что в ее положении можно стрелять. Ты увидишь почему. Эй, да она даже дверь не прикрыла. Это плохо.

Его слова, похоже, относились к крышке лаза, стоявшей у его края на ребре, а сам лаз был проделан в полу первого этажа разрушенного завода. Папаша встал на колени и заглянул в открытый люк.

— Ладно, по крайней мере, ее не завалило там на дне, — сказал он. — Идем посмотрим, что там случилось, — И он полез в шахту.

Мы следовали за ним, как зомби. Я, во всяком случае, ощущал себя именно так. Шахта оказалась около двадцати футов глубиной. В ней были скобы для ног и поручни.

С первых же метров спуска воздух стал душным и теплым, хотя наверху шахта оставалась открытой.

На дне мы обнаружили короткий горизонтальный проход. Нам пришлось скрючиться, чтобы пройти его. Когда мы смогли выпрямиться, то очутились в просторном шикарном бомбоубежище, если только можно его так назвать. Здесь стало уж и вовсе нечем дышать. Тут стояла масса научного оборудования и несколько маленьких контрольных панелей, наподобие той, что установлена в самолете. Некоторые из панелей, по моим догадкам, предназначались для управления метеоприборами, спрятанными в остове разрушенного завода. Повсюду были видны следы обитания молодой женщины — разбросанная в живописном беспорядке одежда, маленькие безделушки, а также вылепленная из глины голова человека чуть больше натуральной величины, по которой я понял, что хозяйка жилища занимается скульптурой. На этот последний предмет я взглянул только мельком, но, хотя вещь была незаконченной, сразу же мог сказать, с кого лепили эту голову, — с Пилота.

Все жилище было выдержано в тех же тускло-серебристых тонах, что и кабина самолета, и точно так же несло на себе отпечаток чьих-то индивидуальностей, отчасти Пилота, отчасти кого-то еще — семейной пары, скорее всего. Мне стало не по себе, потому что все вокруг дышало смертью.

Нужно признаться, что все это я окинул очень быстрым и поверхностным взглядом, так как мое внимание тут же было приковано к длинной и широкой кушетке со сползшим покрывалом и к телу, лежащему на ней. Женщина была почти шести футов ростом с телосложением богини, светлыми волосами и загорелой кожей. Она лежала на животе совершенно нагая.