Он старался овладеть собой, успокоиться, зато Бомбастый лихорадочно строил один смертоносный план за другим. Ратинье размышлял вслух:
- Раз ничего поделать нельзя и эти дурацкие парки отдыха здесь повсюду понатыкают, можно было бы две другие халупы найти, переехать...
Вне себя от злости, Шерасс хватил кулаком по столу и только in extremis[*] спас от гибели оба стакана.
---------------------------- [*] В последнюю минуту (лат.).
- Нет уж, не желаю, и все тут! Ни за что! Я здесь пятьдесят лет прожил и с места не тронусь.
- Да ведь и я тоже, как ты, мне ничуть не улыбается все бросать, а самому идти к чертовой бабушке... Это я и твержу...
- И потом, в мэрии все обрадуются, если мы сдадимся.
- Ну и что?
- А то, что давай бросимся в колодец, сначала я, потом ты! Или размозжим себе башку из ружья! Или примем вместе крысиного яда! То-то будет неприятно Труфиню - сразу два покойника на его совести!
- Возможно, и так, да мы-то этого из гроба не увидим...
Так и не придя к согласию, они одинаковым движением поднесли к губам стаканы и одновременно выпили перно.
- Стало быть, никакого выхода нет? - заметил Бомбастый, и слеза увлажнила его взор.
Глод сидел в нерешительности, вертя в пальцах пустой стакан, и наконец пробормотал:
- Возможно, и есть один... Сизисс. Только не знаю, как тебе об этом сказать.
- Говори, раз наше дело все равно пропащее.
- Сизисс... тебе бы хотелось дожить до двухсот лет? Шерасс даже подскочил на стуле и уставился на друга со столь же явным, как его горб, страхом:
- Эй, Глод, ты сам-то понимаешь, что говоришь? Хочешь в такую минуту меня одного оставить? А самому укатить в клинику? Если такое случится, я тут же утоплюсь в Бесбре!
- Да брось ты каждые пять минут на тот свет собираться, прямо слушать тошно! Пусть даже я и похож на полоумного, вовсе это не так.
Сизисс хихикнул:
- Но ты же сам сказал - до двухсот лет!
- Да, до двухсот.
- Если ты не сбрендил, то это еще хуже. Вот что с тобой сделали два стакана перно подряд.
- Плесни-ка мне третий и слушай, что я тебе скажу. Но если ты мне не веришь, лучше я промолчу. Поклянись, что ты мне поверишь. Ну, поклянись же...
Все еще не пришедший в себя Бомбастый вытащил из шкафа бутылку и вдруг разошелся:
- Попробовать-то я не прочь, но шутка твоя о двухстах годах как-то нескладно началась. Хочешь, чтобы я тебе вот так сразу и поверил, а сам-то ты первый надо мной издевался из-за моей летающей тарелки, а я хоть сейчас готов помереть, если моя летающая тарелка не настоящая была!
В свою очередь Ратинье насмешливо уставился на него:
- Ясно, настоящая. Я ее, тарелку, раньше тебя увидел. Да что там, несколько раз видел-перевидел, и еще увижу, стоит мне только захотеть. Слушай, когда она прилетает, мы ее у меня в хлеву прячем.
В обоих зрачках Бомбастого отразилось по тарелке.
- Чего это ты плетешь, Глод? Ратинье так и прыснул.
- Что же это такое, стало быть, теперь уже ты в летающие тарелки не веришь? Интересно получается!
- Раз ты ее видел, почему же ты тогда моих слов не подтвердил?
- Да не мог я из-за капустного супа, я потом тебе все объясню.
- Капустного супа? Что это ты раньше о капустном супе ничего не говорил?
- Верно, не говорил...
С несчастным видом Шерасс теребил поля своей шляпы, потом вздохнул:
- Это ни в какие ворота не лезет...
- Я тебе все объясню, сказал же, что объясню! А сейчас мне только одно интересно знать: хочешь ты дожить до двухсот лет или нет?
Сизисс чертыхнулся:
- Ясно, хочу! Скажи сам, разве ты когда-нибудь видел старикашку, который подыхал бы от жажды и при этом от стаканчика отказался?
- Значит, твердо решил?
- Конечно, твердо.
- А я вот нет... Потому что не здесь это произойдет!
- Пускай хоть на Луне, мигом все свои пожитки уложу!
- А дом?
- Первым делом шкуру спасать! Дом-то я с собой на кладбище все равно не уволоку! - Он сморщил лицо: - Одно тут не по мне, Глод, то, что я тебя здесь оставлю, а мне там одному пить... Сколько же это лет выходит?.. Целых сто тридцать лет!
- Ты меня не оставишь. Мы вместе с тобой уедем. И Добрыша в придачу захватим!
- И Добрыша возьмем?.. Ясненько... Раз он здесь... А он тоже, наверное, до двухсот лет доживет?
- Наверняка. Ну что, согласен?
- Да! - завопил Бомбастый. - Да, да и еще раз да!..
- Знаешь, ты меня почти что убедил. По правде говоря, когда я еще так и эдак прикидывал, о парках отдыха речи не было! А теперь дело другое. Лучше жить в небесах, чем бок о бок со стоянкой машин, да еще за решеткой! Стало быть, ты все обдумал, на все решился, Сизисс?
- Да! - снова завопил Шерасс.
- Не вой ты, как старый больной пес! Пойдем ко мне и все им скажем.
Сизисс от волнения даже вспотел:
- Кому... скажем?
- Диковине.
Бомбастый утер потное лицо носовым платком в крупную клетку.
- Диковина? Какой еще Диковина? Ты теперь уже с дикарями, что ли, говоришь?
- Нет, я просто его так прозвал, раз имени у него вообще нету. Славный малый этот Диковина. Идем, сейчас уже без четверти, а он вызывает меня ровно в час. Сообщу ему, что мы улетаем. Вот-то обрадуется!
Он поднялся. Вслед за ним поднялся Сизисс, окончательно сбитый с толку.
- Еду, старая ты диковина, еду! Диковина! Этого только не хватало! Только этого! Вот как в детство-то впадаем! Помешался! На тарелке помешался!
- Иди лучше и не болтай зря!
Бомбастый покорно поплелся за Глодом. А Ратинье пояснил:
- Ровно в час ты выйдешь, потому что аппарат может работать, только когда тебя здесь нету.
- Какой еще аппарат?
- Вон на буфете стоит, только ты его не мелеешь видеть.
- Вот оно как... - с сомнением протянул Шерасс. - Ведь я говорил...
- Пойдешь посидишь на скамейке.
- Да мне все едино... на скамейке или еще где...
- Но Диковина все устроит. Это из-за ихних волн. Вернешься, когда я тебя позову.
- Ладно, Глод, и будем мы с тобой жить до двухсот лет, - не без грусти согласился Бомбастый.
Когда пробило час, он тихонько выбрался из комнаты, присел на лавочку, молча переживая свое горе.
- Лучше бы это все со мной приключилось, - рассуждал он сам с собой. - Тогда по крайней мере не болтали бы обо мне разные гадости, не испытал бы я ударов судьбы... Никогда он не видел летающей тарелки. Если бы видел, не раздумывал бы так долго...
Ящичек заработал. Диковина ни разу не опаздывал, он не терял надежды уговорить Ратинье складывать пожитки. В комнате раздался его голос:
- Говорит Оксо. Земля, вы меня слышите? Говорит Оксо. Вы здесь, Глод?
- Здесь.
Бомбастый, не вставая со скамейки, навострил уши. Подумать только, вот уж его дружок говорит, и говорит с кем-то другим, это уж превосходит всякое разумение!..
