- Значит, с этой минуты я в Америке с моими потерями?
- Да, конечно. - Взгляд на карту. - И вам понравится невиданный размах, ее красота... Я, - продолжал самодовольно Американец, - у вас не изменюсь. Мне слишком недостанет многого. Но ваш человек, то есть любой человек, имея возможность получить все, конечно, переменится.
- Вы убеждены?
- Человек остается человеком. Всем или только себе. В этом одно из печальных земных противоречий. Восхищаясь вами, я не меняюсь. А вы, если...
- Ну что гадать, - остановил я. - Вы здесь наяву. За ваши слова можете сами ручаться. Меня у вас, как ни крути, все-таки нет. Я в Америке пока еще не был. Но позвольте спросить, кивая на других.
- Пожалуйста, - великодушно разрешил он.
- Рядом с вами лежит маленькое государство. Кажется, не было там ни газет, ни радио, воспитывающих в другом понимании. Были штыки солдат, оберегающих ее, вашу неограниченную... Все было. Почему тот самый "любой человек" однажды предпочел автомобилям и виллам бедность, карточки, неустройство, нелегкий труд и опасность?
- О, - сказал он, откидываясь на стуле, - теперь я чувствую, с кем говорю... Но хочу вам заметить, мир сложен, и современный человек сложен. Это не монолит чувств и мыслей, движимых в одном раз и навсегда установленном направлении. Современность надо уметь видеть в разных измерениях и в противоречиях. - Он зажег сигарету, затянулся несколько раз пахучим дымом, отогнал его в сторону ладонью. - Взгляните на Землю, сказал бы я. Там раскалывают атом и шлют приборы на Луну, а в джунглях Америки, Австралии, Африки прячутся первобытные племена. Каменный век! А в горах Индии племя года хранит обряд жертвоприношения, добывает огонь трением дерева о дерево.
- Мистер Американец, вы, кажется, меняете пластинку?
- Ничего подобного! Вам хотелось положить меня на обе лопатки, но я выдвигаю довод, который для вас и для нас одинаково правилен. События не всегда укладываются в программы и расписания. Вы, например, умеете составлять графики на много десятилетий вперед. Но тогда скажите, мистер Магнитолог, объясните мне... Ваша Россия в течение жизни одного поколения ценой суровой дисциплины, беспримерного труда и лишений стала могучей промышленной державой. Она сумела совершить безысходный, как путь в Антарктиду, тяжкий поход... - он даже вздохнул, так ему стало кого-то жаль. - И понадобилось новое напряжение России, чтобы другим облегчить поход в незнаемое.
Он замолчал, предполагая, что нанес мне сокрушительный удар. Но я терпеливо слушал.
- Позвольте мне, - продолжал он, - усомниться в том, что вы сделаны крепче всех и слеплены из другой глины, что вам не надо было хороших квартир, автомашин и пирожных. Или вам не о чем волноваться, потому что вы составили некое расписание, каталог на все случаи жизни?
- Такое расписание не может составить никто. Ни бог, ни царь и не герой. Никто не может расписать жизнь по линеечкам. На то и жизнь.
- Как? Вы хотите меня уверить, что у вас, русских, ничего не расписано? Или вы боитесь полемики? Я же знаю, как все вы подкованы в политических науках.
- У меня по этим наукам всегда были тройки... Не знаю, как по-вашему отметки.
- О, превосходно! Я тогда не понимаю, кому ставят высокий балл. - Развел он руками.
Поздно вечером позвонил Начальник станции, просил, чтобы я, если не трудно, зашел к нему по неслужебному делу в дежурку при электростанции.
Надев малахай, защелкнув рукавицы, я вышел из дому и по узкому ходу, шурша мехом о снег, пошел в поселок.
В комнате пахло горячим паром, чайник огромных размеров сипел на плите, рядом парило полное до края ведро. Стекло в окошке стало сизым от пара, на стенах змеилась парная роса. Воздух был квелым и душным.
А сам хозяин встретил меня смущенно.
- Парная баня, - сказал я.
- Ты угадал, - он виновато моргнул рыжими редкими ресницами. - Помоги мне, пожалуйста... Позвоночник пошаливает. Надо прогреть, а я не хочу, чтобы кто-нибудь знал. Пока спят...
- А доктор? Почему не сказать ему?
- Давай напрямик. Ты у нас вроде гостя, сегодня с нами, завтра тебя нет. Нашим сказать - ужалеют. Могу выскочить отсюда, и, кто знает, пошлют ли снова. Шалости в позвоночнике не для этого курорта. Могу положиться только на тебя.
- Ну полагайся.
- Молчать будешь?
- Могила.
Мы прикатили железную бочку из тамбура. Я наколол снегу, и мы уложили его на дно бочонка. Потом опрокинули туда ведро горячей воды. Снег зашипел, в комнате запахло весенними талыми лужами.
Начальник станции разделся. Был он смугл до пояса, не по здешним краям.
- Удивляешься? Мы там загорали, на берегу, на базе. Минус два - но загорать одно удовольствие. Десять минут каждый день.
Он влез в бочку, оперся локтями на кромку, поежился.
- Потом подольешь мне кипяточку. Извини, если что.
- Глупости, - сказал я, - надо, значит, надо. Все равно спать в такую светлынь трудно.
- Ты у нас, я вижу, полуночный, время твое такое. А ребята приноровились, храпят... потомственные полярники... вместе мы...
Из бочки выглядывали плечи да голова.
- Говорю, как из бочки, - скаламбурил он.
- Пора?
- Подлей, - сказал он.
Я прихватил чайник тряпкой, стал подливать па внутреннюю стенку, чтобы не спалить ему кожу. Он покряхтывал, шевелил смуглыми лопатками, вгибал спину. Я сел, поставив чайник обратно.
- Повезло тебе, я смотрю, - сказал он, - замучает Американец.
- А куда ему податься? Говорить не с кем.
- Ну, я тоже по-ихнему знаю.
- Ты человек строгий, начальство.
- Пугливый он, что ли? На берегу спуску не давал.
- А я для него человек новый. Да и парень он интересный, пусть ходит.
- О политике небось? - спросил Начальник станции.
- Умеет.
- Нашим тоже палец в рот не клади. Как сойдутся на базе, что с американцами, что с французами, датчанами разговоры ведут. Охрипнут. А у вас как, а у нас как? Словно тебе международники "Известий"... Ох дерет. Все равно подлей...
Чайник опустел. Я долил горячей воды из крана, поставил опять, чтоб кипел и парил.
- Но, если что, мне скажи, я дам ему наряд в нарушение всех дипломатических норм, чтобы не приставал к тебе.
Признаться, я думал принять предложение Начальника станции, но случилось...
Американец пришел, как всегда, в неудобное для меня время, думал, очевидно, если я дома, значит без работы, скучаю, буду рад собеседнику.
Я достал шахматы. Играл он великолепно. После третьего мата моим королям я затеял кофе.
- Мистер Магнитолог, - сказал он, - объясните мне такую деталь, - он достал из кармана блокнот. - Ваш поселок, я так понимаю, частичка вашей большой земли. Здесь в уменьшенном виде все ваше, русское, со всеми деталями. Даже политический документ висит на стене в кают-компании. (Это он говорил, как я потом догадался, про стенгазету.) Даже партийное собрание было.
