Они помолчали, и вдруг как-то совершенно неожиданно для себя Есич сказал:
— А ведь вы… ты плохой человек и в бога не веришь.
Кара встал. Безобразная ухмылка появилась на его лице.
— Здесь у меня бог, — Кара распростер пальцы правой руки, — а тут — сатана! — Он потряс ладонью левой. — И каждому, кто между ними попадет, крышка!
Он приблизил руки к шее Есича, но тут прозвучал звонок в двери. На пороге появился Худо с подбитым глазом.
— Притворяшки, вперед! — заорал Кара, хватая чемодан.
Есич мелко крестился.
* * *
Пока “Москвич”, набитый притворяшками, набирая скорость, уходил все дальше на север, Виктор энергично действовал. Правда, из оставшихся помогала ему только Янка. Таня, сославшись на сессию, совсем устранилась. При последнем свидании она показалась Виктору расстроенной и напуганной. Видно, страх перед последствиями заглушил ее природное любопытство и неистощимый оптимизм. Она только качала головой и на все предложения Виктора, краснея, отнекивалась.
— Струхнула девка, — резко сказал Виктор, присаживаясь к Янкиному столу. Теперь он стал частым гостем в райкоме.
Янка засмеялась Она быстро приобрела прежнюю беззаботную форму. Глядя на нее, Виктор тихо про себя удивлялся. Неужели она была заводилой среди притворяшек? Самое странное, что девушка почти не изменилась. Так, разве чуть-чуть стала собранней и медлительней. За счет чего же создавался образ той разнузданной девицы? Гипноз среды? Общее кривлянье действовало?
— Таня случайный человек среди притворяшек, — сказала Янка. — Прости меня, ведь она твоя подруга, но она просто легкомысленная дурочка.
— Возможно. — Виктор помолчал. Ему не очень понравилось это, в общем, справедливое замечание. — Что у тебя нового? Что в прокуратуре?
— Там все в порядке. Делу дан ход, сегодня назначен следователь. Думаю, не пройдет и нескольких дней, голубчиков застукают. А у тебя что? Был ты у родителей?
— Был. — Виктор вздохнул. — Вот почитай. — Он вынул из кармана и положил на стол два листка бумаги.
Исчерканные разными почерками, они были чем-то схожи. Янка подумала и решила, что сходство в помятости, в одинаковой несвежести этих бумаг. На них остались следы влажных пальцев, пятна от слез, потертости от множественных сгибаний и разгибаний. Эти вырванные из школьных тетрадей листки уже внешним видом отражали душевную муку своих авторов. Торопливым, неряшливым почерком, крупными буквами Маримонда писала:
“Дорогая мама! Пишу тебе и тороплюсь невероятно. Внизу меня ждет автомобиль, который должен отвезти меня в новую жизнь. Не обижайся на этот безобразный почерк. Он от спешки. Мне невыносимо и горько расставаться с тобой. Однако ты знаешь, какова была моя жизнь в последние годы. Обиды, обиды и унижения. И впереди я вижу только поток непрестанных обид. Завтра будет еще хуже. Я решила все поломать, все изменить. Нашелся человек, который поможет начать совсем другую жизнь. Там не будет конкуренции и зависти, преуспевающих и отстающих. Мама, поверь мне, это будет по-настоящему новая жизнь. Мои решения окончательны, не обижайся на меня. Сердце мое обливается слезами, но я горда и полна новых надежд. Мы решили немедленно отбывать в места, где нас никто не найдет. Это наше общее и окончательное решение. Я отказалась от этой жизни. Мы избрали новый путь. Мои друзья плачут, но они в восторге, мы поздравляем друг друга с тем, что у нас хватило решимости на этот бесконечно важный для нас поступок. Возможно, нас будут преследовать и разыскивать. Но мы в своем праве. Мы никому ничего не должны. Мы уходим, уходим, чтобы вернуться. Не сейчас, не завтра, но это произойдет обязательно. Мама, я буду с тобой, я приду к тебе, когда приобрету знания, которые нужны людям, чтобы быть счастливыми. Однако нужно кончать письмо. Утешаю тебя и себя надеждой на лучшее будущее. Как чудесна будет наша грядущая встреча! Мама! Ты многое вынесла со мной, собери свои последние силы, перенеси и это — главное, что есть в моей жизни. Целую твои руки. Твоя дочь Маша”.
— М-да… — Янка хмыкнула и покачала головой. — Целая декларация. А как ее мать?
Виктор нахмурился:
— Зрелище плачевное. Старуха в горе. Лежит, сердечные приступы один за другим. Валидол, медсестра, уколы. Хорошо, соседи неплохие люди, помогают. Я, конечно, утешал: найдем, вернем, всё такое. Но все равно…
— Да, подставила ножку доченька. Дура все-таки Маримонда, хоть и взрослый человек. Неужели нельзя отличить слова от дела? Где глаза у женщины?
Он пожал плечами.
— Почитай второе. Пуфика послание. Тоже документ.
Янка развернула листок.
“Родители! — писал Пуф. — Я не знаю, увидимся ли мы когда-нибудь с вами, и поэтому решил написать слова прощания. Сейчас мне ясно, что я принял очень серьезное и важное для себя решение. Я буду бороться за то единственное, что существует во мне, — за свое “я”. И для этого мне не нужно быть таким, как все. Наоборот, я должен отличаться. Это глупость, что я занимался боксом, постигал математику и вообще тщился быть великим человеком, прославленным в нашей семье. Быть таким, как все, дело легкое. Я это сейчас хорошо понимаю, ведь для этого в нашей стране созданы все условия. Вся учеба и вся жизнь направлены на то, чтобы сделать меня таким, как все. Возможно, меня окружают правильные, хорошие люди, но что же делать среди них мне, неправильному? Я должен найти свой, единственно свой путь. И у меня оказались товарищи, сообщники по духу. У нас единая, общая программа. Мы хотим стать другими, мы не хотим быть такими, как вы. Нам предстоят большие испытания, кто знает, как мы их вынесем. И в этих делах выживут только сильнейшие духом. Возможны жертвы. Я не закрываю глаза на опасности. Но они меня уже давно не страшат. Опасности для моего тела кажутся смешными по сравнению с опасностями, подстерегающими мою душу, мое “я”. Может быть, я в чем-то и неправ, но у меня нет другого выхода. Я перебрал способы всей своей дальнейшей жизни и пришел к выводу, что мне по пути с нынешними моими товарищами. Я прощаюсь с вами, мама и отец, и благодарю вас за нежную любовь и заботу. Я знаю, вы многое сделали для меня. Все, что могли. И не ваша вина, что я получился таким, какой я есть. Но и не моя тоже. Очевидно, у каждого человека есть судьба, которой он должен следовать. Я следую своей судьбе. В этом мое преступление, в этом мое спасение. Не ищите меня, не преследуйте, позвольте мне самому найти себя. Прощайте, милые родители. Целую вас и даже не прошу прощения за свой поступок. Я знаю всю меру вашего горя и иду на это, чтобы не причинить вам еще большего своим бессмысленным существованием, подобно другим людям. Станислав”.
