Рендолл рассказывал мне о возможностях своего боевого панциря и звездной лодки и, если он хочет победить воина Тэнно, то он должен добраться до своих доспехов раньше чем враг найдет его.
- Да , - выкрикнули стражники. - Если ты останешься, твои друзья могут ехать.
- Спайк, как у тебя с мотором?
- Я могу завести его и уехать, но...
- Никаких но, парень! Уноси свою задницу и спасай эту маленькую попку. О себе я сам могу позаботиться. На все вопросы тебе ответит Ларри. Она знает все! Прощай.
- Прощай... Странный ты, Рендолл.
- Ладно, до встречи.
И Рендолл пошел в гору.
- Не плачь, малышка! Ты же знаешь, я вернусь, - сказал он только мне и я подумала:
- Я не плачу, - и вытерла навернувшиеся слезы. - Я знаю, ты вернешься.
Заревел мотор макфлаевского багги. Я перелезла трубы каркаса машины и она, скрипнув, рванула с места. Облако снежной пыли скрыло от меня Рендолла. Облако серебряных, в свете звезд, крупинок.
ГЛАВА No 7.
КАТОРГА
Жестокость - даже к злым - ведет в ад. Что
же говорить о жестокости к добрым?
Древнеиндийский афоризм.
Рендолл
В башнях южных ворот у них был перевалочный пункт. Туда собирали всех тех несчастных, кто по чистой случайности попал в руки патрулей на границе с Дикой степью. Лишь очень малая часть новоявленных каторжан была родом из Баггитауна.
В любом государстве, на любой планете найдутся люди или другие существа не желающие быть как все. Если им есть куда уйти, они уходят, если нет они бунтуют, слывут сумасшедшими или умирают. Некоторые из них любят прогуливаться на границе с Дикой степью. Ближе к утру или к вечеру их там собирает патруль, конечно если рудникам нужны рабочие.
В башнях нас накормили. Я есть не стал, отдал свою чашку с похлебкой какому-то пареньку смотревшему на меня горящими голодными до безумия глазами. Похлебка, вместе с растворенными в ней успокаивающими снадобьями мгновенно исчезла в его утробе.
После трапезы большинство новых каторжан стали сонными. Их расслабленные лица вызывали чувство омерзения. Наверное к этому нельзя привыкнуть. Вошел офицер в сопровождении стражников и на его морде было написано, как сильно он нас презирает.
- Слушайте сюда, скоты! - закричал он в звукоусиливающее устройство, хотя помещение вовсе не было большим. - Вам не повезло ! Все ваши преступления раскрыты и сейчас я зачитаю решение выездного военно-полевого суда!... Встать!
Заторможенные арестанты медленно оторвали задницы от досок пола и тут же прижали их к стенам.
- В одну шеренгу, становись!
При помощи патрульных мы выстроились в одну шеренгу опоясавшую всю комнату по периметру. Потом с обоих концов строя пошли офицеры с листами бумаги в руках. Один из них добрался и до меня.
- Имя? - крикнул он, брызжа слюнями мне в лицо и тыкая тонким узловатым пальцем мне в живот. Выше он и не доставал.
- Инки Стратфорд, - я уже давно придумал, что говорить. Я слышал, что он спрашивал других.
- Что умеешь делать?
- Стрелять. Я охотник из Ореховой долины.
Стражник перестал тыкать в меня пальцем - охотников на Конвикте уважали. О моем освобождении никто даже и не подумал. Офицер перешел к следующему арестанту.
Когда переписали всех, офицер прочитал список осужденных и обвинения. Все мы обвинялись в диверсиях, многочисленных убийствах и грабежах. И естественно всем один приговор: десять суток каторги на рудниках.
Не успели мы переварить эти заявления, как к воротам подъехали большие серые грузовики и нас принялись, помогая себе палками, рассаживать. Они были мастера своего дела и уже очень скоро тяжелые решетчатые двери заперли и транспорты двинулись.
Прямо на север до площади Фудстар и оттуда по набережной до колючих стен зоны Дэнджер10. Лучи слепящего голубого света обежали машины и ворота сползли с дороги, освобождая дорогу грузовикам. Мы, под пристальным вниманием охранной автоматики, въехали в Ад.
Тысячи присыпанных снегом бетонных бараков были ограждены тремя рядами натянутой на столбы колючей проволокой с клубящимся туманом полем Омена между рядами. Земляне, строя лагерь, сознательно пошли на огромные расходы, установив поле Омена. Зато выиграли в смысле полной безопасности. Всякое попавшее в поле тело немедленно распадается на составляющие его атомы.
Тысячи, десятки тысяч бараков. Ряды тянулись на километры, исчезая в морозной дымке у подножия обрыва. Крайние ряды виднелись и на обрыве у башен подъемников. Кое где снег взрезали треугольники выходов из подземелий.
Нас выгнали из теплого фургона на мороз и, подталкивая стволами автоматов и плазменных винтовок, погнали к широко распахнутым воротам в подземные помещения. Низкие серые бараки оказались лишь крышами подземных камер и шахтами вентиляции.
По крытой пористой резиной пандусу мы спустились к первому посту. Там по одиночке прошли дугу металлоискателя и комнату, где пришлось расслабиться , чтоб заставить свое тело свободно пропустить лучи жесткого излучения. Я вовремя заметил, что люди даже не замечают потоки частиц обшаривающие их организмы и, убрав экраны старался лишь чтоб частицы не задерживались в моем теле. В третьей комнате нас держали пока температура воздуха не поднялась до трехсот девяноста трех по абсолютной шкале. Потом с потолка хлынули тонны теплой воды смывшие выступившие капли пота и дорожную пыль с не особо любивших мыться баггменов. Наконец нам раздали местную одежду, всем одинакового вида, формы и размера. Одежда включала не так уж и много предметов, гораздо меньше чем, например, утром одевает на себя средняя конвиктская девушка или женщина. Так что большую часть времени отводимого этими особами себе на одевание, здесь они могли смело использовать на более полезные вещи.
Итак, я получил грубые башмаки - единственное, что мне дали подходящих размеров, сильно малые штаны, огромную, большеватую даже мне майку, куртку с пришитым на груди номером, полотенце и перчатки из прорезиненной стеклоткани. Веселый, белозубый, чернокожий стражник раздающий одежду, от души посмеявшись над нашей разноразмерной одеждой, посоветовал не терять перчатки, пожелал нам сохранить всю одежду до рудников и удалился. Он работал на хорошо оплачиваемом месте, имел жену по вкусу, квартиру в неплохом районе и копил деньги на автомобиль. У него была хорошая смена, отличное настроение и он не понимал почему это у других могло быть что-то иначе - депрессия, серо-зеленая роба и каторжный номер на груди.
Перед нами открыли последнюю дверь, освобождая путь к камерам, и любезно помогли войти. Тяжелая дверь, как сумасшедшая выпрыгнула из укромной щели в стене, со страшным скрипом-грохотом проехала по рельсам и врезалась в противоположный косяк. Один из молодых парней оказавшихся в нашем отряде заплатил жизнью за то чтоб дверь отъехала вновь. Его судьба хотела отдохнуть и подложила ему под ногу использованный пару минут назад презерватив. Голова этого человека попала, как раз между чугунным тараном двери и бетонным равнодушием стены. Мозги смешанные с кровью и костями брызнули в разные стороны.
