Вошли в уже знакомую дверь, но повернули сразу налево, в другой коридор, ещё поворот, и Медведев властно распахнул дверь с крупно нарисованной цифрой пять. Большой стол и табуретки, раковина с краном и маленькое зеркальце в углу, доска с набитыми крючками у двери и узкие дверцы по двум стенам. Эркин растерялся, не понимая, куда и — главное — зачем они пришли. Но остальные по-хозяйски спокойно, уверенно снимали и вешали на крючки куртки и шапки и рассаживались за столом. Некоторые вначале смотрели в дальний правый от двери угол, где висела маленькая тёмная… картинка вроде, и крестились. Эркин снял шапку и расстегнул куртку, но остался стоять у двери, не зная, что делать. Остался стоять и Медведев.
— Ну, что, мужики? — сказал он, когда все сели за стол. — Подобьём бабки или как?
— Подобьём, — кивнул рыжебородый.
— Что надо, всё увидели, — кивнул Саныч.
Все заговорили наперебой.
— Руки есть, и голова варит.
— И не болтун.
— Да уж, чего нет, того нет.
— Не новичок, куда не надо, не лезет.
— Пашет без булды.
— И в паре хорош.
Эркин, начиная смутно догадываться о смысле происходящего, молча следил за говорящими, стараясь не мять, не скручивать ушанку.
— Так что, — когда все замолчали, снова заговорил Медведев, — берём его?
— Берём, — кивнул Саныч.
Закивали и остальные.
— Стоящий парень.
— Ладно, пойдёт.
Колька широко улыбнулся Эркину, да и остальные смотрели на него теперь гораздо доброжелательнее.
— Ну, давай знакомиться, — сказал Рыжебородый. — Я вот Антип Моторин. А тебя как звать-величать?
— Эркин Мороз, — ответил Эркин.
Он стоял по-прежнему у двери, но Медведев жестом пригласил его к столу, а остальные кивали и улыбались. Дёрнулся как-то молчавший всё время Ряха, но этого не заметили. И Эркин снял и повесил на ближний крючок куртку, пристроил там же ушанку и подошёл к столу.
— Мороз — это пойдёт, — кивнул Саныч. — А я Тимофей Александрович Луков.
— Саныч он, — перебил его Колька. — Николай Додин, будем знакомы.
Имена, прозвища, всё вперемешку, рукопожатия. Жали ему руку крепко, явно проверяя, и Эркин отвечал тем же, соразмеряя силу. В общей суматохе, кажется, и Ряха сунул ему свою пятерню с какой-то жалкой просящей улыбкой, которую Эркин не понял. И вот он уже сидит со всеми за столом, и на стол падают пачки сигарет, и общий разговор про откуда приехал, где поселился, один или семейный. И Медведев кивает ему на одну из дверец.
— Твой будет.
И ему объясняют, что это шкафчик, в понедельник пусть на полчаса раньше придёт и у кладовщицы, Клавка как раз дежурит, ну, рыжая подберёт, а она уже рыжая, да, покрасилась, за пятьдесят бабе, а всё Клавка, да уж старается, ну, робу у неё получишь, куртку, штаны, валенки, и будешь переодеваться, а то чего в рабочем по городу идти, и своё на работе трепать не следовает…
— У меня нет другого, — тихо сказал Эркин.
— Ничо! — хлопнул его по плечу Колька. — Я вон тоже бушлат таскаю.
— Ага, до снега в бескозырке ходил, уши морозил, но чтоб девки об нём обмирали.
Эркин смеялся вместе со всеми. А ему рассказывали заодно и когда смены начинаются и заканчиваются, и сколько на обед положено, и чего можно и нельзя во дворе… Медведев встал, достал из шкафчика и положил на стол две большие толстые замусоленные тетради. Их встретили добродушным гоготом.
— Ага, Старшой, бумажка она…
— Сильнее пули бывает.
Медведев с чуть-чуть нарочитой строгостью раскрыл тетради.
— Так, Мороз, грамоту знаешь? Писать умеешь?
— Две буквы, — честно ответил Эркин.
За столом хмыкнули, улыбнулись, но язвить и насмехаться не стали. Даже Ряха, быстро поглядев по сторонам, промолчал.
— Вот, здесь их и напиши, — Медведев дал ему ручку и пальцем ткнул в нужное место. — Это за то, что ты про распорядок и технику безопасности прослушал и понял.
Эркин старательно вырисовал E и M.
— Так, — Медведев закрыл тетрадь и открыл другую. — А это серьёзней. Это о предупреждении о неразглашении.
Эркин недоумевающе вскинул на него глаза.
— Чтоб про завод не болтал, — серьёзно сказал Саныч. — Вышел за ворота, и язык подвязал. Работаешь грузчиком и всё, больше никому и ничего.
И остальные перестали улыбаться, смотрели серьёзно и даже строго.
— Завод не простой, — кивнул Лютыч. — За это так прижмут, что…
— Ну, что круглое таскаем, а квадратное катаем, это можно, — хмыкнул Колька.
— Тебе можно, а ему ещё рано, — отрезал Саныч. — Отшутиться не сумеет, пусть молчит. Всё понял, Мороз?
Эркин кивнул.
— Тогда подписывай, — подвинул ему тетрадь Медведев.
Эркин расписался. Медведев стал убирать тетради, все радостно зашумели, задвигались. И тут подскочил Ряха.
— Ну что, по домам, мужики? Пятница ведь, бабы, небось, с пирогами ждут.
— Вали, — отмахнулся от него Медведев.
— Без тебя Мороза пропишем, — кивнул Саныч.
Ряха мгновенно выметнулся за дверь, а Эркин удивлённо посмотрел на Саныча.
— Как это?
— Ты что? — удивились его вопросу и стали опять наперебой объяснять: — Про прописку не знаешь? Да не бойсь, по паре пива поставишь… Сейчас переоденемся и пойдём…
— Опять?! — вырвалось у Эркина.
— Чего опять? — не поняли его.
— Я вчера уже дал. На прописку, — тихо сказал Эркин.
Он уже понял, что Ряха тех денег не отдал, и ему теперь придётся платить по новой. Ряху он потом найдёт и морду ему набьёт, но денег-то не вернёшь.
— Кому ты что дал? — спросил Медведев.
Колька вскочил на ноги, опрокинув табурет, и вылетел за дверь.
— Та-ак, — протянул Саныч. — Так кому, говоришь, дал?
— Ряхе, — неохотно ответил Эркин.
— И много?
— Чего он тебе наплёл?
— Когда успел-то?
— А после смены, — Эркин говорил, угрюмо глядя в стол. Злился уже даже не из-за денег, а что таким дураком себя показал. Теперь над ним долго ржать будут. Всей ватагой. А то и заводом. — Сказал, что я должен каждому по бутылке водки, а старшому — две. Ну, и на закуску.
Кто-то присвистнул.
— Однако, размахнулся Ряха.
— И сколько ты ему дал?
— Пятьдесят рублей, — вздохнул Эркин.
— Ни хрена себе!
— И взял Ряха?
— А чего ему не взять?! Ряха же!
— Ну, мать его… — Геныч сочувственно выругался.
— А ещё что сказал?
— А ничего, — Эркин взмахом головы откинул со лба прядь, — чтоб я домой шёл и не беспокоился. Он всё сам сделает.
— Так чего ж ты с утра молчал?
— А что, — Эркин наконец оторвал взгляд от стола и посмотрел им в лица. Нет, не смеются. — Всюду свои порядки. Удивился, конечно, за глаза у нас не прописывали, а тут…
