Рано или поздно Авердор непременно взорвется. И виноват в этом будет он сам, только пострадают, ясное дело, все находящиеся на борту, как это ни печально. Включая Горбала, который потеряет первоклассного навигатора и помощника.
Но власть капитана не простиралась так далеко, чтобы приказать Авердору разговаривать с Хоккеа. Он смог только намекнуть Авердору, что для блага экипажа не стоит пренебрегать хотя бы некоторыми формулами вежливости. А в ответ удостоился только упрямого, прямо-таки каменного молчания. И от кого — от человека, с которым летал уже тридцать галактических лет.
И самое худшее, что в душе он полностью на стороне Авердора.
— Через определенное количество лет, — захлебываясь от самодовольства, вещал Хоккеа, — условия на любой планете меняются, на любой планете. — Он помахал ластообразными руками, заключая в дугу все светлые точки далеких миров, сиявших за стенами оранжерей. Он опять садился на любимого конька — идею звездного сева. — И совершенно логично предположить, что вместе с планетами должен изменяться и человек. Или, если он не в состоянии измениться сам, он должен переселиться в другую среду обитания. Допустим, были колонизированы планеты с условиями, похожими на земные. Но даже эти планеты не вечно будут оставаться землеподобными. В биологическом смысле.
— Но почему мы должны ограничивать себя только землеподобными мирами? — спросил Горбал. — Я лично мало что знаю об этой планете, но, судя по описанию, место далеко от оптимального.
— Конечно, — кивнул Хоккеа, и как всегда Горбал не понял, с чем именно соглашается пантрополог. — С точки зрения выживания нет никакого смысла пригвождать расу навечно к одному месту. Разумнее продолжать эволюционировать вместе со Вселенной, чтобы сохранить независимость от таких неприятных и неудобных процессов, как дряхление и умирание миров, взрывы новых и сверхновых звезд… И взгляните на результаты! Человек теперь существует в таком разнообразии обличий, что в случае необходимости всегда найдется убежище для несчастных, потерпевших катастрофу. Это великолепное достижение, и что в сравнении с ним давний спор о целостности и первичности формы!
— Да, в самом деле, — поддакнул Горбал, но в глубине сознания второе «я» капитана усмехалось: «А он в конце концов почуял враждебность! Чертов адаптант, ты все борешься за равноправие с первоначальной формой человека. Напрасно, моржовый ты бюрократишка. Можешь спорить до скончания веков или своей жизни, только когда ты рассуждаешь вслух, усищи твои всегда будут болтаться! А рассуждать ты, увы, никогда не перестанешь».
— И будучи военным, вы первым оцените стратегические преимущества, капитан, — добавил честный Хоккеа. — Используя технологию пантрогенетики, человек захватил в сферу своего влияния массу планет, до тех пор недоступных. Это чрезвычайно увеличило наши шансы стать повелителями Галактики, занять большую ее часть, причем не применяя силы. Оккупация без насилия, без ущемления собственности — и к тому же безо всякого кровопролития. Но если какая-то раса вдруг обнаружит имперские амбиции и попытается отобрать у нас одну из планет, то окажется, что мы имеем огромный численный перевес.
— Это верно, — согласился Горбал, помимо воли заинтересовавшись рассуждениями адаптанта. — И нам повезло, что мы первыми придумали пантропологию. Как же это получилось? Мне кажется, что раса, придумавшая пантропологию, должна была изначально обладать способностью к перевоплощению. Вы понимаете, о чем я?
— Не совсем, капитан. Если вы приведете мне пример…
— Мне довелось столкнуться с расой, которая обитала сразу на двух планетах, но не одновременно, — сказал Горбал. — Их жизненный цикл состоял из двух фаз. В первой фазе они зимовали на более теплой планете. Потом их тела трансформировались, и они, в чем мать родила, пересекали космическое пространство. Без кораблей. И остальную часть года проводили на другой планете. В новой форме. Потом снова трансформация в первую фазу, переселение и зимовка. Но самое интересное в том, что эту способность они не вырабатывали, она была у них с самого начала. Они так эволюционировали. — Он посмотрел на Авердора. — Навигатору в том секторе приходилось жарко, особенно когда они начинали собираться в рой.
Но Авердор на приманку не клюнул.
— Я понимаю — это хороший пример, — сказал Хоккеа, кивая с преувеличенной, гротескной задумчивостью. — Но позвольте вам заметить, капитан, что если раса обладает какой-то способностью, она может и не задумываться над необходимостью эту способность совершенствовать. Да, я знаком с расами вроде той, что вы описали: полиморфные расы с сексуальными альтерациями поколений, метаморфозами наподобие жизненных циклов насекомых. Есть одна планета под названием Лития, примерно в сорока световых годах отсюда. Населяющая ее разумная раса подвергается полному повторению эволюционных форм после рождения особи, а не до, как у людей. Но почему эти расы должны считать трансформацию форм чем-то насущно необходимым и стремиться к ее совершенствованию? Ведь это всего лишь рядовой факт из их жизни, не более.
В оранжерее послышался тихий звон. Хоккеа тут же поднялся — он двигался грациозно, несмотря на то, что его тело, наводящее на мысль о морже или морском котике, было довольно грузным.
— День истек, — жизнерадостно заключил он. — Благодарю за честь, капитан.
Переваливаясь, он направился прочь. А завтра явится снова. И на следующий день. И через день. Если только экипаж не вываляет их всех в смоле и перьях.
«Если бы только эти чертовы адаптанты не злоупотребляли так своими правами», — расстроенно размышлял капитан. Делегат Колонизационного совета — важная персона, ему нельзя запретить посещение оранжереи, если не считать аварии или чрезвычайного положения. Но неужели он не понимает, что нельзя ежедневно пользоваться привилегиями, когда экипаж, кстати состоящий из людей, не может переступить порога оранжереи без приказа капитана.
И остальные пантропологи не лучше. Злоупотребляя своим статусом, они разгуливали по кораблю, держась на короткой ноге с командой, как будто понятия не имели о такой вещи, как предрассудки.
Послышалось слабое гудение — энергокресло Авердора развернулось, и теперь навигатор сидел лицом к Горбалу. Как у большинства ригелианцев, у него было продолговатое аскетичное лицо, суровое, словно у религиозного фанатика древности, с резкими, угловатыми чертами. Звездный свет, льющийся в оранжерею, нисколько не смягчал эту угловатость. Но теперь капитану в чертах Авердора виделось что-то отталкивающее.
