— Здравствуйте. — Стефан растерялся, потом опомнился и задал давно созревший вопрос: — Что вы называете погибелью? Меня могут убить?
— Сам в петлю полезешь. Приклеился, как муха к липучке, — сумасшедшая хихикнула. — Видать, судьба у тебя такая.
— Что я должен сделать, чтобы избежать погибели? Или чего не делать? Вам же не трудно сказать?
— Не ходи туда, когда позовут. Это будет не взаправду, а западня. Только все равно же пойдешь, и все окажется наоборот, и ты полезешь в петлю, но не посмеешь и передумаешь, вот… — хлопая редкими белесыми ресницами, взахлеб затараторила полоумная колдунья. — Но это будет не погибель, а напасть. Погибель случится после, когда сочинишь сказку в стихах, и еще пьесу для театра, и еще книжку для школьников, и все переврешь, зато денег заплатят — курам не клевать!
— Значит, я добьюсь известности? — оторопело уточнил Стефан.
— Можно и так сказать.
— А про что я сочиню сказку?
— Про свою медсестру.
— Что вы о ней знаете?!
Оставив вопрос без ответа, Лепатра присела на корточки и жалостно запричитала:
— Ой ты, чемоданушко, ой, не холит тебя хозяин… Ну, не плачь, не тужи, сейчас полечим, сейчас полечим…
Стефан не успел рассмотреть, что произошло с наполовину оторванной ручкой: как будто она сама собой срослась — и уже как новенькая.
— Вот! — колдунья выпрямилась, сияя. — Вылечила вещь!
— Что вы знаете про Эфру?
— А ничего не знаю, — она махнула костлявой бледной кистью, рассеянно глядя вдоль улицы. — Чую только, что наврешь и не будет в твоей сказке ни намека на то, что было взаправду. Зато соврешь — дорого возьмешь, да… Потопала я, пожалуй.
— Подождите! Спасибо вам за чемодан. Раз так, вы не поможете мне поскорее добраться до Малозеркальной улицы?
— Ну, это совсем просто, — колдунья хитренько прищурилась. — Слушай внимательно, что скажу… На той стороне книжная лавка, зайди туда и купи красивую карту города, а потом поверни за этот угол — там ходит трамвай, с пересадками доедешь хоть куда.
— Спасибо, — пробормотал Стефан обескураженно.
Он-то ожидал еще одного чуда.
Парикмахерскую он продавал, как в бреду. Нашел по объявлению в газете агентство из тех, что берут на себя и оформление наследства, и продажу мелких предприятий, хваткие агенты все устроили. Вероятно, надули его при этом на энную сумму. Не имеет значения, главное — скорее, скорее, скорее… Квартиру в хорошем кирпичном доме на той же Малозеркальной улице Стефан оставил за собой: будет, куда привезти Эфру с ее мамой.
Вырученные деньги позволили снарядить мини-караван до Мархена и обратно. Хватило в обрез, но дальше все образуется: он предложит свои пьесы в столичные театры, пойдет со стихами по издательствам, а Эфра сможет устроиться на работу по специальности, хорошие медсестры везде нужны. В мархенской больнице говорили, что она лучшая операционная сестра — хладнокровная, исполнительная, аккуратная. Бесчувственная, как кукла, зато всегда сохраняет самообладание. Стефан уже успел понять, что под ее кукольной бесстрастностью скрывается такая ненависть — мороз по коже, но когда Эфра окажется в другой среде, это постепенно сойдет на нет, и все у них будет хорошо.
Он опасался нападения кесу, и когда караван средь бела дня остановился посреди заметенного снегом Леса, душа ухнула в пятки, но ему объяснили, что все под контролем. Трансматериковая компания платит местным племенам дань за проезд по их территории — сахаром, сгущенкой, тканями и нитками, всякой галантерейной мелочью. Дополнительные расходы, но безопасность пассажиров и груза превыше всего.
«Я, выходит, в том числе сгущенку и стеклянные бусы для серых тварей оплатил… — удрученно подумал Стефан. — Не имеет значения, главное — спасти Эфру!»
Караван добрался до Мархена засветло, и он сразу помчался на знакомую улицу. Даже если Эфра на работе, ее мама должна быть дома. Наверное, обрадуется… Он поможет упаковать вещи, потом шофер прямо к подъезду подгонит грузовик — и пусть кто-нибудь попробует помешать! Охранники из Трансматериковой согласились поприсутствовать для острастки и помочь влюбленному пассажиру вызволить из беды красивую девушку.
Дверь облита какой-то подсохшей дрянью, наискось накорябано похабное слово с грамматической ошибкой.
Решив, что эти подонки обозлились из-за него, Стефан в течение некоторого времени стучал, повторяя срывающимся голосом: «Откройте, это я!» — пока не заметил, что замок выбит. Неужели тут побывали кесу?.. Он похолодел, но потом резонно подумал, что серые туземки, хоть и водится за ними всякое страшное, не пишут на дверях нецензурных слов на языке людей.
Здесь покуражилась самая обыкновенная человеческая слякоть — достаточно толкнуть незапертую дверь, зайти в квартиру и посмотреть, чтобы в этом убедиться. Стулья поломаны, книги и мелкие вещи разбросаны, растоптаны, с треснувшей люстры свисает женский лифчик. На полу грязные следы, окурки, осколки битой посуды. Все комнатные цветы исчезли. На стенах вонючие желтые потеки — ну как же без этого?!
Колени у Стефана не то что дрожали — ходили ходуном, словно внутри были разладившиеся шарниры. Он присел на край дивана, хотя и понимал, что надо бежать — в полицию, в больницу? — и выяснять, куда делись Эфра и ее мама. Господи, что же здесь случилось?.. Взять себя за шкирку, поднять с дивана — и бегом в больницу… Сил не было, только озноб и ужас, да еще совсем не к месту заныло в животе.
Он попытался встать, но тяжело уселся обратно, ослабевшие ноги не держали. Потом заскрипела дверь, послышались тяжелые шаркающие шаги, и на пороге встала, заполнив собой весь дверной проем, пожилая женщина с узлом волос на макушке, закутанная в цветастую шерстяную шаль.
— Из полиции сказали, чтобы тута больше не шастали и не озоровали, так что, молодой человек, уходи. А то мы все, соседи, недовольные. Не сральник тут, а жилое помещение, и мы рядом живем.
— Что это? — с трудом вымолвил Стефан. — Где они?
— Уехали.
— Как уехали, почему?..
— Потому что подфартило. Ядвига Тебери отдала мне алоэ, герань и укроп в ящичках, а фиалки — в двадцатую квартиру, тетя Еза давно на них зарилась. Квартиру не знаю, будут продавать, нет, ничего не сказали. И кто теперь тут приберется — вишь, наши ребята что натворили? Набезобразничали, дело молодое.
— Извините, я прямо сейчас уйду, только скажите, пожалуйста, куда они поехали? — взмолился Стефан.
— Так в столицу небось. Эфра глянулась этим столичным господам, которые к нам, горемычным, приезжали. То ли самому господину претенденту, то ли кому из его свиты. Скорее самому. Тот, сказывают, как побывал в больнице, сразу ее приметил, вызвал для разговора наедине, и она после этак заявляет главному врачу: я у вас больше не работаю. Он говорит, как так, по закону положено за два месяца предупреждать, а она говорит, подите вы все к черту. Вот так прямо и сказала без стыда и зазрения совести, люди слышали, и фырк домой, и они с матерью давай собираться. Только самое нужное и ценное захватили. Ядвига к соседям постучала, сказала, берите цветы. Опосля подъехала машина, обе сели и укатили. Даже не рассказали нам, соседям, что и как. Видать, золотые горы эти господа Эфре посулили! Ядвига — бывшая училка, воспитанная, а Эфра — бесстыдница распущенная, и до свидания никому не сказала, хотя мы все тут с пеленок ее знаем, — тараторя без умолку, женщина подошла вплотную и теперь колыхалась над ним, обдавая волнами душного тепла, словно живая печка. — Ты смотри, сама срамная девка, а туда же, племянника моего хаяла, мерзавцем обзывала, а племяш у меня послушный, дверцу шкафа на кухне починил, я тогда ей сказала: в другой раз так его обзовешь — я те в глаза наплюю, и чтоб тебе ни дна ни покрышки…
