Наше положение стало куда более шатким. Между мной и Фрезером теперь постоянно кто-нибудь находился. Очень часто пробирка из рук Фрезера вначале попадала в руки надсмотрщика и только затем, после некоторого раздумья, отдавалась мне. Видимо, приставленные к нам монахи выучили наизусть список «опасных веществ», могущих послужить основой для изготовления взрывчатки. Стоило мне взять в руки колбу с толуолом, как три — четыре пары глаз неотступно начинали следить за тем, что я делаю и куда поставлю полученное вещество.
Однако главари чувствовали, что свести наши работы только к производству нужного им газа — задача неосуществимая. Им приходилось мириться с некоторыми слабыми остатками нашей самостоятельности. Для нас же становилось ясным, что главную надежду следует возложить все-таки на мнемонал. Я стал исподволь изучать абсорбцию[38] мнемонала различными веществами. Неожиданно выяснилось, что обычные вещества, применяемые в противогазах, практически не поглощают его. Активный уголь хотя и задерживал мнемонал, но недостаточно, да я и не имел возможности провести его активирование до конца, так как не было печи для прокаливания без доступа воздуха. Силикагель улавливал газ легче, но также не полностью. Что только мы не перепробовали!.. Наконец среди окислов некоторых металлов нашлись нужные нам надежные поглотители газа. Теперь можно было подумать и о маске.
III
Альма, разлученная со своим «голосом», тосковала. Она даже не выходила вместе с нами на прогулку. Как мы жалели, что не послали ее наружу, снабженную аппаратом для речи, когда еще могли это сделать! Как-то во время прогулки Фрезер показал мне засыпанный почерневшей листвой лаз, проделанный Альмой.
— Может быть, расширить его? — предложил я.
— За двадцать минут прогулки? — спросил Фрезер.
— Да еще под наблюдением? Ночью-то нас не выпустят…
— Да, далеко не уйти… А что, если послать Альму?
— Куда?
— Послать с запиской — как бросают бутылку со своими координатами потерпевшие кораблекрушение.
— Но к кому она попадет?
— Есть риск, согласен… Но я надеюсь на Альму. Ей можно объяснить, какой вид имеет полицейский, и только ему она позволит снять с ошейника записку.
Фрезер быстро побежал в дом, вынес несколько листков бумаги. Я услышал вопрос одного из караульных:
— Зачем бумага? И ответ Фрезера:
— Доктору Меканикусу пришла в голову гениальная мысль!
— О, я очень рад! Передайте доктору мои поздравления, — сказал охранник с ноткой уважения.
Нужно сказать, что начальство, запугав охранников важностью той работы, которую мы делали, вызвало у этих грубых и недалеких монахов почтительное отношение к нам. Мы были для них чем-то вроде таинственных колдунов из детских сказок.
Впереди Фрезера бежала Альма. Я присел на пенек. Отсюда сквозь колючую проволоку были видны поля и рощи соседних деревень.
Фрезер написал небольшое письмо. Вот его примерное содержание:
Господа!
К вам обращаются граждане Бельгии Карл Меканикус и Жак Фрезер, незаконно и обманным путем задержанные тайной религиозной организацией. Вся наша вина заключается в том, что мы открыли нервный яд большой силы, вызывающий временную слепоту и появление перед глазами изображений, отвечающих собственному образному мышлению. Найденный нами газ применялся для лечебных целей. Мы считаем своим долгом дать разъяснение характера действия найденного нами вещества, так как цели религиозной организации, захватившей нас, нам неясны. Подозреваем, что наш товарищ по исследованиям Рене Годар, бывший священник, проживавший, как и мы, в городе Динане на Маасе, находится в тех же руках.
Спасите нас!
Собака приведет к монастырю, в котором мы содержимся как пленники. Ответ можно переслать с собакой. Ошейник не снимать!
Карл Меканикус, Жак Фрезер.
Жак набросал примерный план нашей тюрьмы, указал расположение основных корпусов лаборатории, наблюдательных постов. Фрезер показал Альме, как должен ходить и как одет человек, которому она отдаст письмо. Мы отправили Альму, прикрепив записку к ошейнику.
— Лишь бы она попала к полицейскому! — сказал Фрезер. — Во всяком случае, наверняка у человека, к которому Альма подойдет, будет портупея и пистолет на боку. По-моему, она меня поняла.
Альма отсутствовала несколько дней. За это время мы с Фрезером выкроили из автомобильной камеры кусочки резины и склеили две маски, закрывающие нос и рот. Это была трудная работа, так как контроль за нами еще более усилился. В лаборатории теперь все время сидели пять — шесть молодчиков в сутанах. Исчезновение Альмы всполошило монахов, но они старались не показывать нам, насколько они взволнованы.
Вечером третьего дня после ухода Альмы нас повели в душ.
Раздевались мы в маленькой комнатке с залитым белой краской высоким, узким окошком. Окошко выходило на памятный мне внутренний бетонированный двор. Фрезер вскарабкался на подоконник и взглянул сквозь случайную царапину в закрашенном стекле. За ним и я не преминул полюбопытствовать. Во дворе стояла большая светло-серая машина, такая же, как та, что привезла меня из Франкфурта. Шофер подошел к ней и перегнал на другой конец двора, освобождая место для двух грузовиков с мебелью. Парни быстро сгружали столы и стулья, тут же во дворе снимая с никелированных трубок промасленную бумагу.
Вновь мы увидели эту мебель, когда ее проносили мимо нашей лаборатории в дальний конец коридора, где виднелась высокая стрельчатая дверь, судя по резьбе — очень древняя. За нею находился какой-то большой зал, вероятно старинная монастырская молельня.
— Что-то готовится! — озабоченно сказал мне Фрезер, когда нам удалось остаться вдвоем. — Эх, нет Альмы! Как сейчас она нужна! Я послал бы ее туда, в зал.
— Но все равно попы отобрали ее аппарат.
— И без него мы все узнали бы. Я здесь такое нашел!..
Оказывается, Фрезер, вскрывая один из еще не распакованных ящиков с моими приборами из Динана, обнаружил оборудование своей маленькой радиотехнической мастерской. Он так обрадовался, что довольно хмыкнул. Монахи тотчас же уставились на него. И Фрезер вынужден был чихнуть несколько раз, чтобы отвести подозрение. Только то, что ящик был еще забит в день обыска, сохранило его содержимое. Среди прочего там нашелся миниатюрный микрофон и набор проводов и ламп.
Фрезер собрал усилитель почти на глазах у монахов. Ночью в своей камере на зажженной спичке он лудил медные проводники, наматывал сопротивления. Днем пропаивал особенно важные узлы длинным медным прутом. Со скучающим видом он помешивал этим прутом раствор канифоли, якобы по моему заданию, время от времени раскаляя его на огне газовой горелки. Быстрое движение — и блестящая слезка пайки ложилась на свое место. Это был самый ловкий фокус, который я когда-либо видел.
