— Сейчас попьем пивка на дорожку и поедем, — пообещал Ржавый. — Эй, Марди, кончай кочумать, тащи сюда свежего!
Булькало пиво в животах и душах, которые наполнились и, подобно сообщающимся сосудам, достигли высокой степени взаимопонимания. Через полчаса Ржавый утер с губ пивную пену и поведал Лабуху печальную и романтическую историю о первом металлисте. Металлист был очень одинок, и подлые обыватели в грош его не ставили. Они издевались над его музыкой и дали металлисту неприличное прозвище.
— Не могу произнести вслух, — жаловался Лабуху Ржавый, — просто язык не поворачивается. Ржавь Великая! Вот если бы речь шла о каком-нибудь попсяре, так я так сразу и сказал бы, что эти гады прозвали его Говном. И правильно сделали, если бы речь шла о попсяре, потому что любой попсяра, он по определению, Ясная Плавь, это самое и есть. Но, — Ржавый воздел к закопченному потолку салуна мощный палец, — этот самый чувак был не попсярой, а самым первым металлистом. Ну, может быть, до него кто еще и был, но об этом история умалчивает. И что, по-твоему, делает этот наш металлист? Думаешь, он лег под них? Ничуть не бывало! Он, понимаешь, берет и изобретает фаустпатрон, или просто Фауст. И давай этим Фаустом по недоумкам фигачить. Те, конечно, лапки кверху, зауважали сразу. Даже оперу сочинили. Вот только прозвище у чувака как было, так и осталось. Неприличная кликуха. Но ведь неважно, какое у тебя погоняло, важно, чтобы уважали. Правда, Лабух?
Лабух с готовностью согласился, и они заказали еше пивка.
Тут не отстававший в потреблении народного металлического напитка от гостей, хозяин заведения возмутился и объявил, что никакого пивка больше не будет, потому что, во-первых, пивко закончилось и за ним надо ехать в город. А во-вторых, ему надоело, что все зовут его просто Марди, в то время как он давно уже заслужил почетное прозвище Ржавый Койот.
— А ты, бурдюк с солидолом, докажи, что ты Ржавый Койот! — ревел на весь поселок Ржавый, заводя громадный трехколесный мотоцикл с поворотной турелью для крупнокалиберной гитары на раме. — Докажи сначала, мать твою плавь, а потом ржавей сколько влезет!
— А вот и докажу! — пыхтел стальной ковбой, выруливая из хлева на пикапе и между делом круша бампером пустые бочки.
— А слабо на своем драндулете на Ржавый Член въехать с цистерной пива на прицепе?
— А вот и не слабо! Мать твою ржавь! — Владелец «Ржавой радости» вырулил, наконец, на дорогу. — Сейчас в городе зацеплю цистерну и запросто въеду!
— Ну, если въедешь, быть тебе Ржавым Койотом, — милостиво решил металлист. — Только сначала давай гостей по домам развезем, а то вон, у них уже глаза слипаются.
Взревели до беспредела форсированные двигатели, из выхлопных труб вырвались снопы искр, и автоколонна имени Великого Братства Боевых Музыкантов рванулась по дороге в сторону города.
Уже в переулках Старого Города, недалеко от дома, Лабух вспомнил, что под пиво, незаметно для себя, подарил мешочек с гонораром, полученным от филириков, Ржавому, который обещал отлить из благородных металлов бюст первого металлиста и водрузить его на головке Ржавого Члена.
«Да и ржавь с ним, с этим гонораром. В конце концов, мы им жизнью обязаны, — придерживая кофр, подумал гитарист. — Металлистам виднее, как поступить с благородным металлом. На то они и металлисты. Кроме того, надо же было что-то пожертвовать в Ясную Плавь. Я, помнится, обещал. Так что все правильно получилось».
Металлисты с грохотом укатили искать подходящую цистерну с пивом, чтобы Марди мог затащить ее на вершину Пальца Пейджа и заслужить, наконец, право носить гордое имя Ржавый Койот. Ревущая и орущая кавалькада скрылась в направлении Стакана глухарей, и стало тихо.
Усталые музыканты прошли через гулкий ночной двор, спустились в Лабухов подвальчик и рухнули на постели.
Лабуху снилось, что он — чепчер и сидит в каком-то окопчике, неподалеку от «ящика». Позади и немного слева, в низине, располагался лагерь ченчеров. В землянках на полу уютно, по-домашнему, хлюпала вода, и Лабух-ченчер подумал, что скоро придет смена и можно будет вернуться в обжитое влажное тепло временного жилища, опустить ноги в жидкую грязь и, наконец, отдохнуть. Нет, сначала он пойдет к своему детищу, а уже потом, наигравшись, — в землянку. Перед окопчиком пролегала отвратительно сухая старая дорога, мощенная просевшими и выкрошившимися почти насквозь бетонными плитами. По сторонам дороги лес был когда-то вырублен, но теперь контрольная полоса снова заросла прозрачными чахлыми деревцами. На старой дороге и ее обочинах виднелись грязно-белые изуродованные кузова музпеховских бронемашин. Боковые люки в помятых бортах были вырваны, рядом с машинами валялись какие-то железяки. Видно было, что броневики не сжигали и не взрывали, а просто ломали, как детские игрушки. Так оно и было. Никто не бросался под армированные стальной проволокой колеса со связками гранат. Все происходило гораздо страшнее и проще, Лабух-ченчер прекрасно помнил — как.
Когда колонна бронетехники музпехов выкатилась на рокаду, ее уже ждали. Музпехи двигались осторожно, с закрытыми по-боевому люками, на морщинистых раструбах разрядников нервно плясали синеватые огоньки. Разрядникибыли готовы вести веерный огонь на поражение. Однако шоссе не было заминировано, никто не стрелял из подлеска по выпуклым, словно раздутым изнутри, бортам кумулятивными зарядами, было непривычно тихо. Так тихо, что музпехи еще больше насторожились.
Ченчеры появились со всех сторон сразу. Они не тратили время на маневры, не пытались уклониться от бледных вееров пламени, выплеснувшихся из разрядников. Они с нечеловеческим проворством бежали к колонне, выставив вперед блестящие черные животы и откинув уродливые головы с матово-желтыми шарами глаз. Добежав, ченчеры, не обращая никакого внимания на электрические разряды, хватались за стволы излучателей, выдергивая их из бойниц, вырывали запертые люки, в клочья превращали колеса. Через несколько минут все как одна бронемашины застыли неподвижно, только в беспомощно распяленных проемах люков угадывалось азартное, хищное копошенье. Потом сержант Пауэлл скомандовал, и ченчеры, бросив истерзанные машины, гуськом побежали к своим жилищам-землянкам, волоча добычу.
— Весело было! — подумал Лабух-ченчер. — Почаще бы так!
Однако сегодня ничего такого не предвиделось. Лабух-ченчер растопырил слуховые перепонки, ощупывая подлесок, дорогу, потом разинул пасть и послал направленный импульс дальше, за лес, туда, где дорога скрещивалась с другой дорогой, тоже заброшенной и пустынной. Нет, ничего...
