Но ведь радовались, как ни странно, и нахваливали — все наперебой!
Выходит, что-то было!..
Самое смешное, что, спроси его вдруг кто-нибудь, о чем же там конкретно речь, счастливый Крамугас и не сумел бы внятно объяснить.
Так — обо всем… О замечательном, хотя и несомненно трудном, прошлом, каковое будет вечно согревать сердца; о потрясающем — вне всякого сомненья! — настоящем; о фантастическом, безоблачном грядущем; о несравненных героических свершениях цирцейского народа, тех самых восхитительных свершениях, которым — несть числа, но посередь которых пальма первенства принадлежала, безусловно, подвигам несокрушимо-легендарного гиганта мысли и потуг, блистательного Фини-Глаза. Все было там, в той статье…
— Послушайте, я очень бы хотел спросить, — вновь подступился к нему ушасто-усатый. — И как же это вы — один? Всегда, везде — один?!
— Ну, и что тут такого? — удивился Крамугас. — Почему это вас интересует?
— Жених вы нынче просто завидный, — пояснил охотно бородатый. — Неужто никого у вас нет на примете?
— Нет, — признался Крамугас с невольным вздохом. — Абсолютно никого. Я даже не задумывался — никогда. Чтоб так-то вот, всерьез… А впрочем!..
Ладно, вдруг решился он, пора бросать свои замашки. Коли уж Фортуна улыбнулась, хватать надо все подряд. Да, все подряд, до чего можно дотянуться!.. Здесь, на Цирцее-28, похоже, по-другому и нельзя. И — чтобы не продешевить, ни-ни!.. А то ведь перестанут уважать. За сто парсеков видно, что за публика здесь подобралась.
— Мне бы хорошенькую сиротку, — молвил Крамугас, как будто ненароком подпуская в голос мечтательно-жадное вибрато. — Да, прелестную сиротку, с дачей на Земле… Или вдову с индивидуальным космопланом…
— А угрюмую дочку продвижного чинуши — не хотите? — мигом встрепенулся ушасто-усатый.
— Это как же?
— Да все — на предмет безумной, деловой любви! Гнушаться не рекомендую. Честно говорю. Вы ей — законный обильный приплод, папаша весь в соплях от счастья, ну, а там уж левака — как захотите, только тихо. Главное, чтоб по закону — для общественности — было. Тут к вам все и приплывет.
— Самая жизнь! — вмешался бородатый. — И сомнений никаких! Ловить надо сразу. Это ведь пока вас печатают — вы на коне. А бросят печатать — что тогда? Никто ведь, понимаете, не застрахован… Вот тут-то семейные связи и нужны! Я этот экспонат отлично знаю. Фатера, карьера, шальной мамашин экстерьер, да и подружек разных непорочных — тьма!.. А о похвальных всяких колпаках и говорить нет смысла — будут, только успевай хватать… Могу и с тетушкой свести — так, между прочим… Член семьи, а в целом — ничего!.. Но это уж — с кем раньше захотите… Ну так что?
Взгляд бородатого пылал надеждой…
— М-да, хорошо бы… — вздохнул, задумываясь, Крамугас. — Действительно — не по-людски: один все да один… Не то чтоб скучно, но… А что, страшна?
— Кто именно?
— Ну, дочка!
— Как бы вам сказать… Не без того, — разом замялись сваты. Видно, среди их деяний это был всегдашний камень преткновенья. — Впрочем, разве лишь от внешности зависит наша жизнь?! О чем, по сути, спор?! Вам теперь партия достойная нужна! И — повторяем: есть мамаша, тетка и подружки…
— Вы еще папашку позабыли! — хмыкнул Крамугас. — Нет, я шучу, конечно! С детства юмор прививали… Что вы испугались?.. Ладно, я подумаю. Надеюсь, не горит? — он отчего-то ощутил смертельную тоску и раздражение. А тут еще припомнилась вдруг беззаботная редакторская секретарша… Ах, все к одному! — Не знаю, право, — он трагически вздохнул, — возможно, мне и рановато…
— Ну вот, здрасьте! По новому кругу… Это почему же? Я в смятенье…Мы ведь, кажется, уже договорились!..
— В принципе! Но я покуда ничего не обещал. Не говорил ни «да», ни «нет». И не пытайтесь подловить меня!
— Ну, здрасьте!.. — повторили сваты. — Да от сытой и красивой жизни — кто же нынче отрекается?!
— Я жизнь красивую люблю, не буду спорить, — несколько побито отозвался Крамугас. — Красивую, и сытую, и очень независимую жизнь… Я к ней давно стремился. Но… через жуть — да к красоте?!. Нет, вероятно, не дорос… Вот — малость пообвыкну здесь, еще кой-чего полезного поднапишу, кому надо глаза помозолю — вот тогда и в житейский размах можно будет идти. И по казенному закону, и с приватным леваком… Вам, разумеется, спасибо. Но… Душа не то что не лежит…
— Жаль, — приуныл тотчас бородатый. — Экземпляр-то ведь первостатейный! Только не пристроишь никуда… Она, бедняжка, извелась вся: так тоскует! О!..
— Ну, пусть утопится! — брякнул наобум Крамугас.
Он уж и не знал, как наконец избавиться от эдаких настырных сватов.
На какое-то время все кругом напряженно замолчали, с пугливым почтением уставясь на Крамугаса.
— А что, — окрыленно пробормотал вдруг ушасто-усатый, — это, знаете, идея! Да! Я так ее папаше и скажу: мол, Крамугас считает… Или… нет, я прямо дочке передам. Пускай порадуется бедное дитя!..
Тут завыли динамики под самым потолком, возвещая: «В зал всем, в зал!», и великосветская отборная толпа с гиканьем рванулась в широко распахнутые двери.
Слегка замешкавшийся Крамугас был мгновенно подхвачен, увлечен и без промедленья водружен на одно из пустых кресел для Почетных Почитаемых.
Президиум был обширен, монолитен и недвижим.
Внезапно Крамугасу в голову пришла нелепая идея: вот так этот президиум и странствует с планеты на планету — в полном составе, не распадаясь, как кусок гранита, как кирпич, которым на время заседания заполняют соответствующую пустоту в зале, а после вынимают и везут дальше, везут…
А могут ненароком где-нибудь и позабыть… Тогда — срочно вырубят, немедля выдолбят из подходящего материала новый, и опять же — в путь, за дело!..
Крамугас поежился: ох, не хотел бы он попасть в такую теплую компанию надолго и — всерьез! Ох, не хотелось бы!..
А ведь теперь это вполне, вполне возможно. Ежели и дальше — так…
По залу пробежал приятственный на слух шумок, и тотчас первые ряды — а следом, без задержки, и другие — взорвались слаженными, хорошо отрепетированными аплодисментами.
На пышную высокую трибуну, тяжко отдуваясь и приветственно кивая залу, взгромоздился Председатель — стриженный под жесткий бобрик, в затемненных выпуклых очках-консервах в костяной оправе, с устрашающе-лиловой и носатой мордой, на сторонний, непредвзятый взгляд — болван болваном, но в действительности, надо думать, редкостно-непроходимого ума, коль скоро Председателем избрали…
