— Ты сказал, что мы всё ещё будем живы, когда пересечём эту границу?
— Для большинства чёрных дыр это не так — нас бы уже давно разорвало на части, задолго до того, как мы могли бы её достичь. Но это совсем особенная дыра — сверхмассивная и старая, как само время. Для объекта таких размеров воздействие приливных сил сказывается в меньшей степени.
Изображение на экране сдвинулось. Звёзды, словно в замедленной съёмке, уплыли за границу круга тьмы. Чернота заполонила всю нижнюю часть экрана.
— Чёрная дыра — это двумерный объект. Нет границы, которую мы могли бы перейти. Нет входа, куда мы могли бы войти. На самом деле ничто не может в неё упасть. На горизонте событий математика времени и пространства становится обращённой.
— О чём это ты?
— Для удалённого наблюдателя падающие объекты будут приближаться к горизонту событий бесконечно долго, но с течением времени всего лишь возрастёт их красное смещение.
— Снова загадки. Зачем ты это делаешь? Почему бы просто не убить меня?
— Телескопы отслеживают наше падение. Они всё записывают.
— Зачем?
— Это предупреждение.
— Пропаганда, ты хочешь сказать.
— Чтобы другие увидели, что может с ними случиться.
— Мы не боимся смерти. Награда ждёт нас в посмертии.
Старик потряс головой.
— Наша скорость будет возрастать, а время — замедляться. Камеры покажут сторонним наблюдателям, что мы никогда не достигнем чёрной дыры. Мы никогда не переступим её порога.
Юноша был явно в замешательстве.
— Ты всё ещё не понимаешь. Нет там линии, за которой мы умрём. Там время просто перестанет существовать. Там Вселенная сожмётся в точку, все виды энергии истощатся, остановится движение всей материи, навеки вмороженной в этот последний математический барьер. Ты никогда не получишь своего воздаяния, потому что ты никогда не умрёшь.
Лицо молодого человека побелело, как мел, а затем его глаза расширились.
— Ты не боишься стать мучеником. — Математик сделал жест в направлении видового экрана. — Так, может, хоть это тебя проймёт.
* * *
Корабль подлетал всё ближе. Звёздный ручеёк разливался по краю зиявшей в пространстве раны.
Старик положил руку на плечо юноши и приставил скальпель к горлу молодого человека.
— Скажи мне имена, и это закончится быстро, пока у тебя ещё есть время. Мне нужны имена — прежде чем мы пересечём горизонт.
— Так вот что ты предлагаешь? Старик кивнул.
Смерть.
— Что ты сделал, чтобы тебя послали с такой миссией?
— Я доброволец.
— Зачем тебе это?
— Я устал. Мой разум одряхлел. Я слишком долго пробыл на этой войне.
— Но ты сказал, что веруешь в Господа. Ты тоже не получишь посмертного воздаяния.
Старик позволил себе улыбнуться в последний раз.
— Моя посмертная участь могла быть не столь приятной, как твоя.
— Откуда ты знаешь, что всё это правда? То, что ты говорил. Про время. Как ты можешь быть уверен?
— Я видел снимки с телескопов. Предыдущие корабли разбросаны по горизонту событий, как жемчужины, уловленные в сети асимпотики. Они всё ещё там. Они всегда будут там.
— Но как ты можешь знать, что это правда? Это может быть ещё одна разновидность пропаганды. Ложь. Может быть, на самом деле всё это работает не так.
— Это не имеет значения. Важно то, что корабль останется здесь до конца времён, как предупреждение для всех, кто взглянет сюда. Наши с тобой цивилизации как пришли, так и уйдут, а мы всё ещё будем видны. Мы будем падать вечно.
— Но это может быть ложью.
— Ну, мы с тобой мастаки принимать всё на веру. Ты и я. Назови мне имена.
— Не могу.
Старик вспомнил своих дочерей. Кареглазку и синеглазку. Они ушли навеки. Из-за таких, как этот юноша. Но не из-за этого юноши, сказал он себе.
Старик перевёл взгляд на фигуру в кресле. Он мог быть на месте этого юноши, если бы обстоятельства сложились иначе. Если бы его вырастили так, как вырастили этого юношу. Если бы он видел то, что довелось видеть ему. Юноша — всего лишь пешка в этой игре.
Как и он сам.
— Да что такое смерть для тех, кто вздохнёт полной грудью в раю? — спросил старик. — Где же самопожертвование? Но это… — старик ткнул пальцем в чёрную пасть, растущую на экране. Вот истинное мученичество. Ты взрывал невиновных только за то, что они были иной веры, чем ты. Так вот что ты получишь от них. Это всё.
Молодой человек тихо всхлипывал. Горизонт приближался.
Инфографика на экране показывала, что осталась одна минута.
— Ты всё ещё можешь сказать мне…
— … ещё есть время.
— … они ведь твои друзья, твоя семья, если угодно…
— … ты думаешь, они бы тебя не выдали?
— … выдали бы.
— … нам просто нужны имена.
— … несколько имён. И всё. Я сделаю это для тебя, пока не стало слишком поздно.
Молодой человек зажмурился.
— Нет.
Дочки.
Из-за таких мальчишек, как этот мальчишка.
— Почему? — спросил старик с искренним недоумением. — Это тебе ничего не даст. Ты не получишь своего рая.
Юноша молчал.
— Я отниму у тебя твои небеса, — сказал старик. — Ты ничего не получишь.
Тишина.
— Твоя верность бессмысленна. Назови мне одно имя, и я покончу с этим.
— Нет, — сказал молодой человек. По его щекам струились слёзы.
Старый математик вздохнул. Такого он не ожидал.
— Ты знаешь, я тебе верю, — сказал он и перерезал юноше горло.
Одним движением он рассёк сонную артерию. Глаза молодого человека на миг расширились — больше от удивления, чем от более сложного чувства. Он навалился на ремни.
Всё было кончено. Старик провёл ладонью по глазам юноши, и веки опустились.
— Может быть, этого тебе и было надо, — сказал он.
Он сел на пол, преодолевая растущую гравитацию. Он смотрел, как приближается тьма на экране. Математическая часть его сознания была довольна. Коэффициенты уравнения расставлены верно. Солдат за солдата.
Он подумал о своих дочерях, кареглазке и синеглазке. Он попытался удержать в памяти выражения их лиц. Ему бы хотелось думать о них вечно.
Не противоположность бытия, но его инверсия. После этого он стал ждать.
Выяснится, был он прав или ошибался. Будут его судить за грехи или нет.
Джейн Гуделл — биолог, изучавшая жизнь шимпанзе в Африке в 1960-1990-е годы. (Здесь и далее прим. перев.)
Локус — положение хромосомы в гене.
