Сахаристый сок вопреки всему стекал не вниз, к корням, а поднимался, карабкался по треснутому стеблю, присасываясь липким языком к основаниям боковых побегов. Ближе к вершине, у трещины, ползучий сок, белый как сахар, становился всё темнее, скатывался в бурые шарики, которые один за другим отваливались от клейкой массы и выпускали крылья. Впрочем, мушки-шарики далеко не разлетались — проделав путь в несколько десятков метров, они с плаксивым теньканьем пикировали и ввинчивались в сырой грунт. Жук, снова высунувшись из хвоща, неодобрительно наблюдал за мушками. А те, не обращая внимания на сердитые призывы усиков — антенн квазипредка, спешили закопать себя как можно глубже.
Мушки-шарики готовились к непогоде. Красное солнце наконец освободило небосклон, целиком передав его Жёлтому, и то вступало теперь во владение этим миром, заполаскивая континент янтарным светом — не жарким, но каким-то густым, тягучим, почти осязаемым. К жёлтому светилу подтягивались его небесные вассалы. Сперва ущербные, неуверенные полумесяцы постепенно набирали силу и блеск. Когда же солнце оказалось в самом центре их каре, спутники развернулись в тяжёлые, полнофазные луны и засверкали, как начищенные медные блюда.
Разговор с матерью Аниты оставил на душе тяжёлый осадок. Из какого сундука она и слово-то такое выкопала: «убийство»! Понятно, конечно: горе матери, старость без детей и внуков, обида на мир, забравший у неё единственную дочь…
Однако, если вдуматься, в словах матери, может, заключается, истина: вдруг действительно произошла встреча с неким разумом, который повёл себя агрессивно? И тогда его действия можно определить и как убийство.
Всё, что удалось узнать по экспедиции Бурцена, я задвинул в дальний угол памяти — пусть информация отлежится, мысли дозреют, а теперь надо было готовиться в дальнюю дорогу.
Планета, чем больше я о ней узнавал, тем больше меня интриговала. Когда я узнал, что Мегера расположена в двухсолнечной системе и имеет четыре луны, то воспринял это не больше чем любопытный факт. А позже задумался: если прикинуть, то на Мегере ни много ни мало — двадцать шесть времён года, мегерианского года. Значит, сезоны сменяют там друг друга как заведённые. Щёлк — зима. Щёлк — лето. Щёлк — ещё что-то.
На площадке, полностью подготовленной к полёту, сверкающим пятиметровым колобком светился шарик межпланетного модуля. На люке красовалась эмблема «Пальмиры-информ» — гусиное перо на фоне римской колоннады, напоминающей руины земной Пальмиры в Сирийской пустыне.
Лететь на модуле — одно удовольствие: аппарат лёгкий, манёвренный, приличный запас хода. Мне предстояло выйти в точку рандеву — нырнуть в гиперпространство и сошлюзоваться с гиперлётом, вылетающим с Земли. Главная проблема — совершить переход точно в заданный момент: малейшая задержка, и мы разминёмся.
Поднявшись над Пальмирой, я вышел в указанный сектор. Бортовой таймер показывал минус сорок три секунды. Времени оставалось как раз, чтобы оглядеться. И как только на дисплее зажглась крутобокая баранка, я нажал «пуск». Переход до обидного прозаичен. Включился гиперпространственный преобразователь, в несколько волн прокатилась слабая вибрация, немного заложило уши. И всё.
За бортом, снаружи, будто замигали красные фонари. Только что я был в обычном, чёрном космосе, усеянном звёздами, вроде бы в пустоте, но в пустоте реальной, как вдруг оказался в густом красном тумане, непрозрачном, как томатный сок. Пришло в голову нелепое определение — томатно-соковое пространство.
Приближения транспорта я не видел. По каким-то законам гипермира помещённое в нем нормальное тело визуально наблюдать невозможно. Внутри корабля всё, конечно, по-другому, благодаря стабилизаторам пространства видимость сохраняется.
Раздался неприятный свистящий звук, модуль куда-то потащило. В следующее мгновение помидорный туман рассеялся, и я с удовлетворением убедился, что нахожусь в отсеке транспортного корабля.
Я выбрался из модуля, лёг в автокибер, похожий на саркофаг с колёсиками, и покорно прошёл все круги медицинского чистилища. Затем кибер довёз меня до каюты, где на двери уже светилась моя фамилия. Кибер пожелал приятного путешествия и замер в ожидании приказаний.
Я ткнул клавишу настольного секретаря.
— Профессор Саади хотел бы вас видеть, как только вы отдохнёте с дороги, — ответил приятный голос.
— Сначала надо бы представиться капитану…
— Соединяю с капитаном.
В секретаре что-то щёлкнуло, и я получил очередной сюрприз. С экрана, не выражая особого восторга по поводу столь приятной встречи, на меня смотрел пилот Терри Масграйв.
— Капитан! — изумился я. — Вот уж не ожидал… Здравствуйте.
— Здравствуйте. — Масграйв сдержанно кивнул. — Как прошёл переход, без осложнений?
— Спасибо, жив, как видите. Капитан, но это же замечательно, что мы встретились. Мы смогли бы побеседовать?
— Товарищ Санкин, — плохо сдерживая раздражение, заговорил Масграйв, — позвольте дать вам совет. Экспедиция Бурцена окончена и забыта. Мне неприятно ворошить эту историю.
— Вы меня удивляете, капитан. У меня своя работа, а у вас своя. Неужели вы откажете мне в помощи?
— Постараюсь найти для вас несколько минут, но не обещаю. Я очень занят.
Медные блюда лун, подхватывая огненный солнечный бульон, выплёскивали его на поверхность Мегеры, где он дробился о стратосферу, фильтровался в нижних слоях воздуха и падал уже едва тёплой силовой пылью, которую с готовностью поглощали всевозможные организмы. И в какой-то неуловимый момент в силу миллиардов взаимозакономерностей мегерианские спутники вдруг из добрых, безобидных раздатчиков энергии превратились в гигантские зеркала, рефлекторы, которые соединили весь отражённый свет в мощный энергетический луч и метнули его вниз. Первой прорвалась наружная оболочка из инертных газов, за ней поочерёдно сдались остальные атмосферные слои, и на континент разом обрушилась четырёхкратно усиленная лучами радиация Жёлтого солнца.
На Мегере, казалось, всё было испепелено. Однако, приспосабливаясь к новым условиям, под толщей пепла корчились в агонии бесчисленные организмы — продукт радиационных мутаций. Делились, почковались, спаривались, прорастали, вылуплялись из коконов, гибли — и снова возрождались. В этом году сезон жёлтой радиации выдался особо яростным, но программа сезонной эволюции шла своим чередом: то там, то здесь наружу стали выползать существа совершенно иного типа, чем прежние обитатели планеты. Некрупные, закованные в конусный панцирь, они проворно сновали на змеевидном брюшном мускуле, отыскивая кусочки минералов — единственную их пищу.
