Вы злой, бесчестный человек! Во что вы меня впутали? Вы, безусловно, знали, какая каторга меня ждет, и тем не менее бросили на адскую сковороду. Конечно, так мне, дуре, и надо, сама полезла в пекло, но жаровня — с вашей кухни, вашего изготовления, и только вы могли предупредить, обязаны были предупредить, как она будет печь. В качестве цыпленка-испытателя свидетельствую: печет изумительно, работает безотказно, сверх ваших ожиданий. Только в следующий раз, если найдете еще дураков, берите, как взяли у Полосова расписку в том, что жариться иду добровольно, прошу никого не винить.
Вы обманули меня многократно. Наставляли быть нейтральной, объективной, бесстрастной. Ложь! Не чурка я, не автомат. Желаю вам оставаться бесстрастным, когда будете читать это послание. Далее. Вы уверяли, что от меня требуется только вести дневник и что роль моя — сторонний наблюдатель. Снова ложь! В вашей затее нет и не может быть сторонних наблюдателей. Здесь все — главные действующие лица. Я такой же подопытный кролик, как и Полосов, и мой дневник — это кляуза не столько на Полосова, сколько на меня. Можете радоваться: я исправно веду «слежку за собой. Каждая дневниковая строчка — итог этой слежки. Вы лгали и тогда, когда просили быть совершенно откровенной, искренней, не стесняться интимных подробностей — в науке-де нет интима. Можно подумать, вы ложитесь в постель в обнимку с наукой и потом рассказываете об этом, да еще совершенно откровенно.
После всех этих излияний (здесь действительно искренних и откровенных) я хочу попугать вас. Поскольку заведомым обманом (акцентирую — обманом!) вы втянули меня в свои темные делишки и заставили страдать (не преувеличиваю — миллион терзаний!), я как всякая обманутая и страдающая женщина горю жаждой мести.
Будучи психологом, вы, надеюсь, отлично понимаете, что желание мое вполне естественное. Иначе я не была бы женщиной.
Вот только какую придумать месть? Не улыбайтесь, не настолько я беспомощна и не настолько вы недосягаемы, чтобы с улыбкой отнестись к угрозе женщины. О, как мы умеем мстить! Вот пойду сейчас к Валентину и скажу, что я ваш тайный агент, занимаюсь здесь слежкой. Могу я так сделать? Могу. Вы заставили меня шпионить, а я явлюсь с повинной, и тогда вся ваша затея псу под хвост. Что, побледнели? Пока успокойтесь, я этого не сделаю. Слишком примитивно, не изящно. И эффект не тот: сорву эксперимент — и только. Со временем вы сделаете второй заход, и помешать я уже не сумею.
Что, если подсунуть вам жирненького поросенка в виде липового дневника? Буду писать не то, что есть, а что моя левая нога захочет. Ведь съедите — еще как! — с потрохами проглотите. Вы, наверно, заметили: у меня склонности к сочинительству. Думаете, не заморочу вам голову, разоблачите? А давайте попробуем. Я вот сейчас переворачиваю в тетради лист, ставлю дату и пишу: «Вчера Валентин утащил меня в кусты». И таких подробностей наворочу, такого насочиняю, что вы поверите, обязательно поверите. Ведь ваш выкормыш поступает так, как другим хочется (он же человек-эхо!), а у меня, представьте, как раз желание такое, чтобы утащил в кусты. Ну, как?
Не завидую я вам, Эдуард Павлович. Рискованная у вас работенка — на психике играть. Того и смотри, сам психом станешь.
Чтобы сохранить за собой инициативу, я не скажу, как собираюсь отомстить. Помучайтесь.
Для размышления подбрасываю совершенно сумасшедшую идею. Присмотритесь повнимательнее, кто кем играет. Вдруг в нашем треугольнике главный игрок — Полосов, а мы для него всего лишь игрушки. Вы не допускаете такого варианта?
Думайте, профессор Нечаев, думайте!
Следователь. А ведь Монастырская высказывала похожую мысль.
Нечаев. Остроумно, но не более. Я бы отнесся к этой идее серьезно, будь Полосов жив. Если бы он взял инициативу в свои руки, все бы сложилось по-другому. Тогда бы и дела никакого не было.
Следователь. Как знать. При ваших, извините, экспериментах та же Монастырская вправе подать на вас в суд. И вам, уверяю, пришлось бы не легче, чем сейчас. Нечаев. Подскажите ей. Еще не поздно.
Следователь. Пока и она под следствием. Может оказаться, что Ирина Константиновна, пусть неумышленно, существенно повлияла на ход событий. Да так оно и есть.
Нечаев. Ну, знаете, с таким подходом можно обвинить кого угодно.
Следователь. А вы что думаете? Из ближайшего окружения каждый внес свою лепту. Обстановочка в лагере была, я вам скажу…
Из дневника И. К. Монастырской
Инцидент. Малов расписал программу на завтра. Кому в лагере, кто в маршрут. И все шло гладко. Не поделили статиста. Антон Львович Швец (из вечно недовольных, дверью ударенный) требует себе: без помощника он завтра никак не может. Алевтина Ивановна и слышать не хочет. «Как же так! Мне обещали, мы еще на той неделе договорились». Развели базар, конца не видно. Алевтина Ивановна бегает от одного к другому: «Вы видите? Вы слышите? Никакого уважения? Какая-никакая, но я все-таки женщина».
Такого рода спектакли у нас случаются, ими нас не удивишь. Малов даже повеселел, взбодрился. Пришел его звездный час. Что бы мы сейчас без него делали» как бы развязали узел. А он одним махом: «Товарищ Полосов останется в лагере, он мне самому нужен». Гений все-таки. Никому не приказывал, никого не просил и никого не обидел, не ущемил.
Но вот Валентин… Не ушел, не отвернулся. Скандал-то из-за него, тут любой почувствовал бы себя неловко. Хоть бы сделал вид, что ему все до лампочки, разбирайтесь, мол, без меня, как знаете. Нет же, стоял посреди базара и смотрел во все глаза — жадно, остро, с каким-то садистским любопытством. Да еще, клянусь, ухмылялся. Меня даже передернуло. Он ли это или его двойник? Сколько ж у него обличий?
* * *
От инцидента пошли круги. Львович, видимо, решил отыграться на статисте. Еще при дележе, оставшись с носом, прошипел во всеуслышанье: «Не ожидал от вас, молодой человек. Это вам так не пройдет». Никто не понял, чего он не ожидал, но знали — не пройдет. Иначе он не был бы Дверью-Ударенный. Часа два он где-то пропадал, а во время ужина вручил Малову запечатанный конверт. Принародно, демонстративно — чтобы все видели и слышали. «Вот. Заявление. Прошу рассмотреть и принять меры. Самые радикальные!»
Все-Таки-Женщина приняла на свой счет, пальцы к вискам: «Вы почему всех пугаете?! Кто вам дал право?! У меня от вас давление. Не могу!» Ушла, оставив недопитый компот. Потом, когда все разошлись, вернулась, допила.
Кому весело, так это АСУ. Постреливает во всех подряд. Ему только дай повод, а тут такой полигон, столько мишеней! Меня до времени не задевает, знает, что и сам может схлопотать. Но не выдерживает, это выше его сил. «Вы истинная олимпийка, Ирина Константиновна, такое спокойствие! В конверте-то бомба». Это что еще за намеки?
