"Аккордеонизм", — вспомнил, наконец, Платон.
Так почему-то назывался этот стиль.
— Как говорили в старину, приметы "суперсовременности", — произнес он. Такие ветхозаветные слова Платон сейчас слышал от Титаныча, начитавшегося старинных книг. — Теперь мы не прежняя нищета, голь перекатная.
— А если наш астероид так обновить, этот наш Ошибочный мир, то станет он опять просто камнем, — задумчиво сказал Карл, — цельным, без всякого содержания.
По пути они заглядывали в каюты. Здесь тоже все преобразилось. Появилась мебель, настоящая, как на самом лучшем космическом лайнере — среди сияющих новизной свежих индейских фресок.
Все, весь остальной экипаж летающей тарелки тоже оказался здесь. Издалека слышались их голоса.
— Какая красивая теперь наша "Бабочка" стала, — доносился голос Дианы.
— Смотрите, даже ручки на дверях появились — те, которые Томсон открутил.
Платон понял, что ручки и еще многое здесь из платины, молибдена и всяких таких металлов, как известно, распространенных на Марсе.
В самом большом отсеке в центре тарелки они неожиданно наткнулись на Титаныча. Металлический старик, прежний: изношенный, тусклый, выглядел тут как-то нелепо. Он молча стоял возле каменного кресла. Непонятно почему оно сохранилось здесь: всем памятное кресло, похожее на трон, рычаги с платиновыми ручками возле него. Наверное, в качестве какого-то оригинального дополнения ко всему этому вокруг, может быть — необычного украшения. Все остальное в этом большом зале неузнаваемо изменилось, только остался еще каменный бог с жертвенным бассейном перед ним.
Голоса молодежи приближались. Судя по громкости, новый стиль им нравился. Наконец, все трое, Диана, Конг и Ахилл появились, зашумели, приветствуя остальных. В разноцветном свете их лица синели и зеленели, как у довольных утопленников.
Титаныч один здесь помалкивал. Платон теперь научился понимать его молчание, сейчас он один ощущал недовольство старика, не одобрявшего изменений.
Все остановились у нового аквариума. Сейчас это была целая водяная стена с водорослями, искусственными кораллами и скалами, резиновыми морскими звездами и пластиковыми медузами. Стекла в нем теперь не было, воду тоже удерживало силовое поле. Единственный оставшийся в живых луциан тыкался в него губастым ртом. Здесь он получил прозвище Карпуша. Ахилл похлопал ладонью по невидимой стенке:
— Теперь ты, Карпуша, тоже член экипажа. Когда вернемся на твою родину, отпустим тебя на волю. Торжественно, как героя, при большом скоплении народа.
Конг с удовольствием глядел на оставленное дизайнерами на столе в центре каюты красное, пасхально раскрашенное страусиное яйцо. Вероятно, это была завершающая деталь всего дизайнерского ансамбля. Непознаваемый изгиб инопланетной логики.
— А яйца этому каменному богу можно? — спросил Конг. — В жертву? Хорошо, что теперь нахлебников этих нет.
— Ну все, поднимаем "Бабочку", летим на Марс, — сказала Диана и даже нетерпеливо топнула ногой. — Сейчас уже никто не мешает. Не получиться у нас не может, — произнесла она свою любимую фразу.
— Хотя нет, прямо сейчас улететь не сумеем, — подумав, добавила с сожалением.
— Прыткая какая! — заговорил, наконец, Титаныч.
— Весьма подвижное поколение, — высказался Карл.
Опять приключения в космосе
— Эх! — сказал Титаныч. — Надо было тебе, Кукулькан, не открытия делать, не в университете твоем торчать виртуально, а двигатели, оборудование изучать. Ты при машине поставлен.
— Теперь с механикой покончено, — ответил Кукулькан. — Остыл я к механике, бросил все свои прежние увлечения. Ничего, старик, до Марса уже близко. Рукой подать.
— Доберемся. Как-нибудь домчит, — произнес сидящий невдалеке Ахилл. — Все-таки будущее светило неизвестно какой пока науки. Ему сам Нобель должен.
— Рукой!.. — ворчал Титаныч. — Нам всем еще дотянуть, дожить до этого Марса надо. А то накроемся, завяжем коры, и никакие открытия не помогут. Такому светилу я бы и на трамвае не доверил людей возить.
Упоминание о таком архаичном транспорте, как трамвай, почему-то рассмешило весь экипаж. Ахилл, сидевший с большой кружкой на краю жертвенного бассейна рядом с каменным идолом, едва не подавился чаем.
Сегодня все собрались в большой каюте посреди тарелки. Здесь иногда вспоминали, что ее еще называли кают-компанией.
Платон вспомнил, что его большой недруг, комар, остался на астероиде. Радовало, что, наконец, удалось избавиться от врага. Теперь, наверное, комар этот каждую ночь в одиночестве кружит, звенит в покинутой комнате, недоумевает, куда делась его жертва. Злорадная радость.
— Я уже начал диссертацию эту нобелевскую писать, — рассказывал теперь Кукулькан. — А самое начало написал кровью, чтобы спора об авторстве не было, не возникало. Дополнительный аргумент. Всегда можно сделать экспертизу, а то мало ли чумидонов, готовых чужое открытие увести.
Наверное, не замечая этого, Кукулькан теперь вещал тоном лектора, каким читал лекции в своем УИЦА:
— Вот-вот появится новая эпоха. Такие возможности, которые всем покажутся чудом. — Он, кажется, переходил на любимую тему. В последнее время часто говорил об этом, любил. — Откроют для всех возврат во времени. Это ведь вечная молодость, на полном умняке. Значит, люди превратятся в богов. Древние хорошо разбирались в этих вопросах. А кто-то еще смеялся над их мифами.
В углу, за дизайнерским, будто заледеневшим, фонтаном, среди наваленных на полу Титаночевых книг устроила свое гнездо кошка, захваченная на Зиме. По ее брюху ползали разноцветные недавно появившиеся котята.
Их мать сейчас спала, по кошачьему лицу было видно, как внимательно она смотрит свой сон. Вот что-то пропищала — тоненько, будто во сне разговаривала на мышином языке.
"И еще можно будет постоянно откладывать дела на завтра"- подумал Платон.
— Все равно завтра это всегда можно будет вернуть, — сказал он вслух. — В прошлое возвращаться будем, а в будущее все равно нельзя.
— Будущее самим делать надо, — с неестественной для своего возраста нравоучительностью произнесла Диана. — Каким его сделаем, таким оно и будет. В будущее — этого даже боги не умели.
— Наши, может быть, и умели, — возразил Кукулькан.
— Достал ты, Кукулькан, со своей наукой, — с неудовольствием отозвалась Диана. — Время, время! Все время о своем времени. Я валяюсь!
Перед ней стояли большие, в человеческий рост, часы, похожие на замок, позолоченные и причудливо украшенные. Подарок бригадира Карла экипажу "Обсидиановой бабочки". Часы эти были необычными: через каждые двенадцать часов, когда раздавался бой, из ворот замка выезжали маленькие фигурки, металлические куклы — одна за другой. Пышная и длинная кавалькада, что-то по мотивам эпильдифоровской пьесы, персонажи его "Отелло". Каждый раз эти кукольные церемонии продолжались почти полчаса. Не насмотревшаяся еще на них Диана сейчас терпеливо, будто кошка у мышиной норки, дожидалась полночи, не спускала глаз с этих игрушечных ворот.
