Оникс, по словам бабушки, стал предупреждать записками, когда и чем Наташа заболеет. Всё сбывалось, в том числе и срок выздоровления. Тут же в записке указывалось, где стоит «лекарство»: в каком-нибудь сосуде оказывалась налита светлая, тяжёлая, как бы вазелиновая, жидкость. Сначала опробовали на себе — остались живы. Потом стали давать Наташе. Лекарство было на редкость эффективным. Как-то Наташа сильно ушиблась — до синяка и болей. Тут же «пришло» около 30 граммов этого жидкого лекарства. Потёрли ушибленное место, а наутро — ни синяка, ни болей. Бабушкины сказки, не правда ли?
13 июля 1991 года — день рождения Наташи, ей исполнялось четырнадцать лет. Оникс забеспокоился за день до того. Примерно в пять часов вечера — записка: «Завтра утром водку ни пить так как может что-то произойти! А если выпьете пеняйте на себя Вас предупредил. Пейте на здоровье 14 июля хоть сразу 2 бутылки Оникс». Потом те две бутылки водки исчезли.
Рис. 41. Какакис, иногда подменявший собой Оникса, не чурался и злостного хулиганства: на сей раз он с силой затискал в это сантехническое устройство чистое и грязное бельё, брюки дедушки, а сверху аккуратно подоткнул одеяло, положив на него кусок мыла…
Рис. 42. Вечером 14 июля 1991 года Какакис сообщил о гибели Оникса…
14 июля 1991 года в 21.00 появился отрывной листок бумаги, исчерченный девятью православными крестами. Это было воспринято как знак смерти Оникса. В 21.20 появился такой же листок с надписью: «Оникс погиб Какакис». До этого Какакис, а также Писонис подменяли собой Оникса, когда тот «улетал». Теперь остались только они двое. Действие продолжается. Следующий «визит» назначен на 11 августа, собираются «погостить» до 25-го, а там, пишут, видно будет…
В отличие от этой заботливой по отношению к своим подопечным компании нечистая сила, вызвавшая в 1986–1987 годах полтергейст в одной из семей города Енакиево, только вредила, пакостила и угрожала. Помимо электронарушений, полётов и швыряния вещей, движений крупной мебели, начались самовозгорания. Их было свыше ста. Заподозрили тринадцатилетнего Сашу, в присутствии которого это всё происходило. Показали его местному психиатру. Диагноз — «невротические реакции с пироманией», то есть болезненной страстью к поджогам. А как он поджигает — никто не видел. В Москве же заключение целой комиссии специалистов НИИ клинической психиатрии Всесоюзного научного центра психического здоровья АМН СССР гласило: «На момент освидетельствования каких-либо психопатологических расстройств у пациента не выявлено. Показания для стационарного обследования отсутствуют».
Когда вернулись из Москвы в Енакиево, на стенах квартиры стали появляться рисунки надгробий с крестами и записки — как угрожающего, так и крайне неприличного содержания. В основном написано печатными буквами, а угрозы — главным образом в адрес Аллы Владимировны — мамы мальчика. Например: «Убейте собаку она мне мешает убью Алку». Один из очевидцев рассказал, что надпись появлялась на его глазах — буква за буквой — прямо на обоях. Потом надпись начинала шелушиться, бледнеть и минут через двадцать исчезала. Как только появилась другая надпись, очевидец вырезал её вместе с обоями и так сохранил текст. В некоторых записках — требования денег, поехать куда-нибудь (например, согласно требованию одной из записок, мать с сыном поехали на юг), убить или убрать собаку и т. п. После ремонта квартиры надписи на стенах не появлялись, но засаленные обрывки бумаги с текстом продолжали падать откуда-то с потолка на голову матери Саши или обнаруживались в её карманах…
В связи с пожарами в квартире, где живёт Саша, было возбуждено уголовное дело № 36-14586, составившее два объёмистых тома. Следствие пришло к выводу, что записки и поджоги дело рук, несомненно, Саши. По фактам возгораний Донецкий институт физико-органической химии и углехимии АН УССР, проведя тщательнейшее исследование обгоревших вещей, дал осторожно-предположительное заключение: «воспламенение горючих субстратов, вероятно, осуществлялось сильным окислителем, содержащим калий и кальций. Отсутствие следов иных химических веществ, вызывающих самовозгорание при действии влаги, подтверждает, что таким веществом может быть только пероксид калия. Повышенное содержание кальция в образцах свидетельствует о том, что таким веществом может быть техническая смесь пероксида калия с оксидом кальция, применяемая для регенерации воздуха в противогазах и горных «спасателях». Повышенное содержание летучих веществ в обгоревших образцах свидетельствует, что для активации возгорания могли применять бытовые горючие жидкости».[12]
Так всё-таки: вероятно или на самом деле; могло быть или было в действительности; могли применяться или применялись? Следствие, обуреваемое одной-единственной версией, конечно же, истолковало это заключение в свою пользу. А раз так, то Саша мог брать самовозгорающуюся смесь из противогазов и горных «спасателей»: отец его шахтёр, да и город-то шахтёрский! А в какой квартире нет бытовых горючих жидкостей, которые Саша тоже «мог брать»! И — подкупающий своей логикой вывод: могло быть — значит, было! А поджигать мог только Саша. Значит, он и поджигал.
А теперь о надписях. Вот что говорит о них начальник следственного отдела В.Ярошук:
— Если говорить о хулиганских надписях на стенах, то их авторство установлено. Они сделаны Сашей.
При этом В.Ярошук ссылается на заключение криминалистической лаборатории: «Из 8 образцов рукописных текстов, исполненных одним лицом и сопоставленных с другими образцами, установлено совпадение только с почерком Саши К.» Значит, расписывал стены Саша. Ведь иного, считали (полагаясь на свой повседневный, никогда ещё не подводивший их опыт) эксперты, быть не может!
Полтергейст — мелкий пакостник?
В этой связи хочется привести одно очень любопытное замечание, сделанное томским исследователем аномальных явлений Н.С.Новгородовым: феномен полтергейста, подобно мелкому пакостнику, как бы пытается свалить всю вину за свои безобразия на какого-либо конкретного человека. Создаётся впечатление, что безобразия творит кто-то из членов семьи, обычно — носитель феномена. Я сам первое время, встречаясь с проявлениями полтергейста, не мог отделаться от подозрений, что всё это — лишь милые, а чаще всего — злостные проделки вконец исхулиганившихся подростков, а иногда и вполне зрелых людей. И лишь последующее непосредственное столкновение с «невозможными» проявлениями в условиях, однозначно отвергающих подозрения в отношении вообще кого бы то ни было, убедило меня в необоснованности подобных подозрений.[13]
