столбах, на куполах и на море загорались прожекторы. Все, даже их свет, тонуло в золоте и пастели обычного вечера Планеты Состязаний. Одного в бесконечном ряду таких же прекрасных вечеров… Дана наблюдал за ним краешком глаза.
— Сдается мне, Дана, что небольшая идиллия пришлась бы сейчас нам с тобой как нельзя более ко времени, — сказал Крисмас. — Может, прихватишь свое семейство и со мной к морю? Займем первый столик у дистанции больших акул, а твои малыши покатаются.
— Хорошо, Пит, мы встретимся с тобой в Пресноводье, но только после того, как ты побываешь в амфитеатре, — помнишь, ты обещал Дет? — И Дана весело ухмыльнулся.
— Ой, а я и забыл!
И Крисмас, виновато взглянув на хронометр, вышел на балкон, к аэросаням. Он поднялся плавно в вечернее небо и увидел, как на дорожку внизу, изящно пританцовывая на двадцатифутовых ногах, выходят гигантские волкопауки. Запел горн.
Все это, вместе взятое, думал Крисмас, Сар Нисраир назвал идиллией. Идиллия воплощает в себе мечту о безмятежной жизни. Нет, совсем другая мечта стала здесь явью — та, что помогла не исчезнуть бесследно его соплеменникам, хотя другие виды разумных существ, оставшись без родины, погибали. Светлая мечта, которой, казалось, не суждено было сбыться, но которая благодаря усилиям его предков озарила жизнь всей Галактики, чтобы потомкам их никогда больше не пришлось, проснувшись, глядеть в лицо неминуемой смерти.
Даже этих истуканов из Магеллановых Облаков проняло! Крисмас вспомнил, как неловко чувствовал себя с ними Сар Нисраир, и рассмеялся. Бесконечные лекции в Галактическом Центре, похоже, довели бедняг-призраков почти до паралича.
Широко улыбаясь, он медленно летел назад к Административному Зданию. Потом улыбка растаяла: перед его мысленным взором почему-то возник удаляющийся круглый глаз Сара Нисраира. Как мог Сар Нисраир допустить ситуацию, при которой ему, Питеру Крисмасу, пришлось открыть магелланцам самое сокровенное? Как случилось, что Нисраир не объяснил им все заранее? Может, напряжение оказалось для него чрезмерным? Ведь это первый случай, когда Сар Нисраир что-то недоделал.
Глаз Нисраира перед мысленным взором Крисмаса сделался ярче и внимательнее.
— Ах ты, лицемерный большой таракан! — вырвалось У крисмаса. — Как же я не понял сразу?
Охваченный гневом, Крисмас не заметил, как пронесся над административным Зданием. Все объяснилось. Стало, например, ясно, почему Сар Нисраир не попросил Крисмаса, чтобы тот предложил магелланцам нажать какие-нибудь кнопки или пролететь над беговой дорожкой. Сар Нисраир понял, как к ним подойти, и искал такое, что на них подействовало бы. И выбрал, естественно, трагедию Терры. Трагедию, которая длится до сих пор.
— Ах ты, бездушный большой синий жук!.. — процедил Крисмас сквозь зубы.
И, мчась над очередной плоской крышей, усеянной отдыхающими, увидел направленные на него испуганные взгляды. Медленно, но лицо его расслабилось.
Ладно, в конце концов, работа Сара Нисраира и состоит в том, чтобы добиваться взаимопонимания, и тут он его тоже добился… Однако губы у Крисмаса все еще дергались.
Но когда Главный Распорядитель Планеты Состязаний ловко затормозил свои летающие санки на крыше амфитеатра, где сейчас Секретарь Планеты Состязаний готовилась наградить в торжественной обстановке медалью отважную мышь, он снова широко улыбался. А когда он пошел вниз по пандусу, позади к небу поплыли знакомые крики: «Киб’и ваааал йа!» — и поднялись со своих мест прибывшие с миллиона планет зрители.
Поднимай нас, Скотти
(рассказ, перевод А. Питчер)
Beam Us Home. Рассказ написан в 1968 г., опубликован в журнале Galaxy в апреле 1969 г.. включен в сборник Ten Thousand Light-Years from Home («В десяти тысячах световых лет от дома», 1973).
Фраза ставшая названием рассказа, вошла в культуру из сериала «Звездный путь», хотя в самом сериале обращение к инженеру Монтгомери Скотту с просьбой телепортировать обратно на корабль звучало чуть иначе: «Beam me up, Mr Scott». Именно в форме «Beam Us Home, Scotty» она широко распространилась в значении «Заберите меня отсюда», например, популярные наклейки на бамперы гласили: «Поднимай нас, Скотти, на этой планете нет разумной жизни».
Если бы родители Хоби смотрели телевизор по пятницам в половине девятого вечера, то заметили бы первые признаки неладного. Но Хоби был младшим из пяти нормальных, бойких и в меру сообразительных братьев и сестер, поэтому ссоры у телевизора были делом привычным.
Через пару лет пятничные стычки у телевизора происходили уже не в половине девятого, а в десять часов вечера. Потом сестры обзавелись своим телевизором. Хоби к тому времени подрос, и окружающие воспринимали его либо как загорелый сполох на теннисном корте, либо как обладателя лучших оценок по математике среди сверстников. Родители считали его беспроблемным ребенком, поскольку его старший брат был диабетиком, одна из сестер обладала IQ 185, вторая страдала легкой формой эпилепсии, а еще один брат, стремясь стать звездой горнолыжного спорта, большую часть времени проводил в гипсе. Уровень интеллекта самого Хоби выражался вполне достойными цифрами — чуть больше ста сорока, — что внушало должное уважение к его способностям, но не отпугивало. Общение с родителями его вполне удовлетворяло, и особых хлопот он им не доставлял.
Нет, заброшенным Хоби не был, и при необходимости его окружали заботой и лаской. К примеру, когда он случайно оцарапал роговицу глаза и заработал стафилококковую инфекцию, родители тут же отправили его к окулисту, а потом в больницу, где регулярно навещали, однако некоторые мелкие происшествия все же ускользали от их внимания. К примеру, однажды ночью Хоби затемпературил и так отчаянно звал на помощь доктора Маккоя, что к нему в палату заглянул ординатор по фамилии Маккой и полчаса просидел у постели бредящего мальчика, развлекая и утешая больного.
Как бы то ни было, его родители так и не поняли, что Хоби требует особого подхода. Да и что там было понимать? Он увлекался теннисом, собирал модели ракет и почти ничем не выделялся среди учеников местной школы.
Потом семья переехала в фешенебельный пригород; бюджет новой школы превышал доходы Монако, а в ее футбольной команде играли исключительно победители национальных олимпиад по точным наукам. Хоби и здесь прекрасно вписался в толпу своих сверстников: здоровый, общительный, вежливый, сероглазый, остриженный под пажа блондин, проворный и ловкий в любых играх с мячом.
Отличники взахлеб читали уотсоновскую «Двойную спираль», чтобы подготовиться к успешной научной деятельности или заполняли анкеты и опросники «Дан и Брэдстрит» [35]. Хоби, в отличие от многих одноклассников, особо не тревожился о будущей карьере — ни научной, ни деловой. Впрочем, это
