- Где сейчас госпожа Аза?
- По вашему распоряжению несколько дней назад ей приготовлены комнаты. Она приказала передать, что через час будет завтракать и надеется встретиться с Вашим Превосходительством...
После ухода лакея Яцек повернулся к Ньянатилоке. Он пристально смотрел на его лицо, как будто хотел понять, какое на него произвело впечатление это известие о прибытии в гости знаменитой певицы, но его лицо было спокойным, безмятежным и, как обычно, непроницаемым. Даже обычная улыбка не сходила с его губ, в глазах же не было ни возмущения, ни грусти, ни даже снисхождения...
- Ты спустишься сейчас вниз, брат? - спросил он безразличным на вид голосом.
Тем временем Аза уже ждала в столовой, расположившись свободно, как в собственном доме. Она сбросила дорожную одежду и, одетая в легкое утреннее платье с ароматной сигаретой в губах, сидела в глубоком, кожаном кресле. Перед ней на столе, накрытом старинной узорчатой льняной скатертью, сверкал серебряный чайный сервиз и тяжелые хрустальные вазы с разными фруктами и сластями. Она отодвинула чашку с недопитым китайским чаем и, откинув голову на спинку кресла, смотрела полузакрытыми глазами на голубой дымок египетской сигареты, который медленно поднимался к резному потолку. Она положила одну ногу на другую; среди волн светлого шелка виднелись две стройные лодыжки в черных блестящих чулках и маленькие стопы, обутые в золотые туфельки.
Со времени посещения Лахеца и его неожиданной смерти Аза окончательно покинула свою прежнюю квартиру, в которой и так, странствуя по миру, редко бывала. Все это произвело на нее странное впечатление. На ее глазах неоднократно гибли люди - и у ее дверей, и вдалеке - убежав от нее на край света - гибли тихо, не произнося ни одного слова, ни одной жалобы, ни одного упрека, или сообщая ей в письмах день и час своей смерти, обвиняя ее или неискренне благодаря за "мучительное счастье", которое она им дала - и она всегда проходила мимо всех этих событий, как мимо потерянной шпильки или сломанной впопыхах корсетной 'бланки...
О Лахеце же она не могла спокойно думать. Каждый раз, когда на выходила из дома, ей всегда казалось, что видит у выхода на улицу его скрюченный труп с мертвенно-белым, смертной мукой Искаженным лицом, который неизвестно зачем туда принесли... Она вздрогнула при одном воспоминании об этом. У нее не бы-ло сомнений: он умер ради нее и из-за нее.
Но мысль ее взбунтовалась против этого неясного упрека. Ведь она не сделала ему ничего плохого? Чего он от нее хотел? Что с то-го, что она своими поцелуями довела его до безумия,-а в последнюю минуту, когда он осмелился потянуться к ней, прогнала, как собаку? Неужели почтой причине надо лишать себя жизни? Или еще хуже: отважиться на смерть добровольную и заметную?
В ее памяти мелькнули его глаза, в первый момент вспыхнувшие удивлением и страхом, а потом такие пронзительно грустные и как бы погасшие...
Он лежал, облокотившись руками на ее колени, и тянулся к ее лицу голодными губами - такими прекрасными в этот момент. Она приказала ему богохульствовать. Велела проклинать свое искусство и то возрождение через действие, которым он гордился; он должен был вслух отречься от всего, что осмелился ей до этого сказать - и четко повторить, что он ничто по сравнению с ней, и все не идет ни в какое сравнение с единственным ее поцелуем... Ха! Ей даже не пришлось отталкивать его, когда в высшей степени любовного помешательства он осмелился обнять ее руками; она ударила его только взглядом и ледяным голосом, сказавшим: "Какую ценность вы можете представлять для меня? Ничтожный, низкий, слабый, как и все остальные, и такой же хвастливый..." А он сказал, уходя: "Не потому, что не получил тебя, наоборот, потому что губы твои поцеловал и уже перестал верить в себя..." Смешная история!
Она бросила догоревшую сигарету и ноги в золотых туфельках вытянула на пушистом ковре. Она была зла на себя, за то что все еще думает о такой, по ее убеждению, незначительной, не стоящей памяти ерунде, и таким образом пробуждает спящую где-то в глубине ее души слабость, в то время когда должна быть сильной и безжалостной, как лесная рысь, спрятавшаяся в ветках дерева и царящая в целом лесу.
Она обернулась на звук отворяемых дверей. На пороге появился Яцек, слегка побледневший, и, низко поклонившись, извинился перед ней за опоздание. Не вставая с кресла, она протянула ему левую руку, ухоженную, с длинными розовыми ногтями. Яцек, нагнувшись, коснулся ее слегка дрожащими, горячими губами - и в эту минуту, взглянув поверх его головы, Аза увидела в дверях удивительную фигуру полунагого буддиста. Она вздрогнула от холодного, необъяснимого страха, и глаза ее широко раскрылись... Это лицо показалось ей знакомым, хорошо, хорошо знакомым...
Она медленно встала - и в то время, когда Яцек, удивленный ее поведением, немного отступил в сторону, напрягла зрение и память...
Какое-то смутное воспоминание того времени, когда она была еще девочкой: огромный зал, заполненный людьми, арена, освещенная ярким светом - а на ней та.же самая фигура, те же самые руки с длинными, тонкими пальцами, которые теперь она видит на дверной ручке - и лицо, обрамленное длинными черными волосами...
И волшебная скрипка, прикосновением его рук превратившаяся в ангельский хор. Она чувствует замершее дыхание в детской груди: играет он, лучший из всех, несравненный скрипач, властвующий над струнами, сердцами, обожаемый, знаменитый, могучий, любимый, богатый, прекрасный - как бог.
- Серато!
Трижды посвященный чуть наклонил голову
- Действительно, когда-то я носил это имя,- сказал он без следа замешательства своим обычным, спокойно звучащим голосом.
VI
Днем и ночью размышлял Рода над тем, как избавиться от грозящей ему опасности. Он не хотел в обществе Яцека лететь на Луну и решил сделать все возможное, чтобы этого избежать. Однако он ясно отдавал себе отчет в том, что это "все", которое зависит от него, очень незначительно и дрожал от страха при одной мысли о появлении вместе с Яцеком в городе у Теплых Прудов.
Его даже не столько угнетала возможность мести за Марека со стороны ученого, которому, несмотря на его снисходительность, он не слишком доверял, а страх перед тем стыдом, который ему бы пришлось пережить на Луне...
Это действительно была странная ирония судьбы! Он, Рода глава Братства Правды, который всю жизнь разоблачал "сказки" о земном происхождении людей, теперь возвращается именно с
Земли и вынужден засвидетельствовать, что она обитаема и имеет . общество несравненно более совершенное, нежели на Луне.
Ибо Рода стал горячим поклонником культуры на Земле, особенно технической. Он познакомился с ней досконально - по крайней мере с виду. Яцек, твердо решивший взять с собой обоих "послов" с собой обратно на Луну, хотел, чтобы до этого они, насколько возможно лучше использовали пребывание на земле и нашел сопровождающих лиц, с которыми они ездили по разным странам и городам и с каждым днем узнавали все больше.
