Господина очках, распространявших радужное сияние, нахмурился, а старый Марцелан зарделся. Вот видите, в свои сто лет он еще умел краснеть, этот старик, в душе оставшийся ребенком.
— Ну, это уж вы чересчур! — воскликнул он. — Когда-то и я писал стихи, но это были плохие стихи. Не знаю, может ли плохой поэт считаться поэтом. Вероятнее всего, нет…
— А меня сейчас больше интересует, с какой целью этот господин пришел сюда, — сказал я.
Пришелец весь как-то сник. Радужный блеск его очков погас, в них осталась лишь тьма.
— Я, господа, — сказал он грустно, — психолог Центра по устранению моральных дефектов. Моя специальность — человеческая ложь. Я всегда появляюсь там, где оскорбляют истину! Я защищаю правду, вступаюсь за нее, убеждаю в ее правоте, разоблачаю ложь. Иногда мне приходится нелегко, так как не все категории лжи пока известны. И я был убежден, господа, что ваша история со звездой Акшонар — просто обман общественности. Однако я не знал, какие цели вы при этом преследуете. Теперь я это понял. Для поэзии святы и горькая истина и возвышенная ложь. Но я не разбираюсь в поэзии — до сих пор мне приходилось сталкиваться с прозаическими вещами. Я изучил до тонкостей все теории лжи, все разновидности лжелогии. Но где кончается ложь и где начинается поэзия или, простите, наоборот — этого я не знаю. Мне здесь делать нечего, и я ухожу. Будь по-вашему — пусть Земля называется миллионом имен, данных ей поэтами!
Он ушел. Нам было его жаль… Однажды пан Марцелан сказал мне, что он устал и подумывает о том, чтобы закрыть лавочку. Я вначале не поверил ему, но он стал меня убеждать:
— Как все продам, так уйду на покой.
— Ну, до этого дело не дойдет. Ведь к вам сюда приходят все новые люди и приносят новые вещи…
— Посмотрим. Но во время дальнейших посещений я убедился, что вещей в лавочке становилось все меньше. Пан Марцелан не брал ничего нового, а то, что у него было, отдавал за все, что бы ему ни предлагали взамен: за билет в театр, за сигарету. Часто достаточно было лишь залюбоваться выставленным предметом, чтобы получить его. И наконец, у него осталась лишь вечная шляпа, которая не мялась, не пачкалась и всегда была новой.
Странное дело, но ее никто не брал. Вероятно, — многим приходила в голову мысль о безжалостных годах, их пугал образ вечной шляпы над стареющим лицом. Я этого не понимал. Ведь их никто не заставлял носить эту шляпу до самой смерти. Но если человеком овладеет навязчивая, пугающая мысль, то отогнать ее так же трудно, как извлечь червяка из яблока.
Я перестал навещать пана Марцелана и постепенно стал забывать и о нем, и о его шляпе. Не знаю, сколько воды утекло, но однажды мысль о нем снова подкралась ко мне. Я бродил по лесу, собирая грибы и в полной мере наслаждаясь всеми разочарованиями и радостями, которые приносит это занятие. Неожиданно я увидел громадный белый гриб, шляпка которого живо напомнила мне вечный картуз пана Марцелана. Она была, конечно, меньше по размеру, но цвет, шелковистая поверхность и даже форма были почти такими же. По дороге домой мысль об этой шляпе неотступно преследовала меня. Не знаю, как я очутился перед знакомой лавкой. Я вошел, осмотрелся, и мне сразу же стало ясно, что час пробил. Полки были совершенно пустыми, словно после пожара, и лишь шляпа находилась на старом месте — висела на вешалке из оленьих ножек, насмешливо сверкая своей новизной, как бы глумясь надо всем, что старело, покрываясь желтовато-зеленым налетом, в том числе и над самим паном Марцеланом.
Бедняга, он неподвижно сидел под своей шляпой и даже не повернулся, когда я вошел. Несчастный, поникший, весь сгорбленный, всем своим видом он символизировал тщетность ожидания.
— Я пришел за шляпой, — ни секунды не раздумывая, заявил я. — Я дам вам за нее такую же, похожую на вашу как две капли воды, если вы, конечно, не откажетесь. Она тоже новая, тоже на ножке, но она не вечная. Больше того, это прямая противоположность вечности — пасквиль, насмешка над вечностью, месть времени…
— Немедленно, сегодня же, сейчас же, на масле, на сметане… — взглянув на корзину с грибом, вскричал пан Марцелан и бросился меня обнимать. Он ткнулся своим столетним влажным носом в мои щеки и так благодарил и благословлял меня, что мне стало стыдно. Я выскользнул из его объятий и вынул белый гриб, освободивший его от ожидания.
Он поднял его со слезами на глазах, восхищаясь красотой. Потом нахлобучил на меня вечную шляпу с таким серьезным видом, словно короновал меня.
— Наконец-то! Я так счастлив, что не знаю, как отблагодарить вас…
Надо сказать, что шляпа сползала мне на уши, но какое это имело значение по сравнению с тем, что происходило? Пан Марцелан ликвидировал свое дело. Наконец-то он мог с чистой совестью отдыхать.
Я был безработным всего лишь неделю, но мне уже казалось, что прохожие оглядываются на меня. Правда, разговаривали со мной, как и прежде, но не без оттенка иронии. Не могу утверждать, что это было пренебрежение — скорее какой-то неопределенный тон, в котором сквозило удивление. — А меня это злило. И поэтому я. решил что-нибудь, подыскать. Но не просто работу. Я мог приступить к ней немедленно, если бы согласился на то, что мне подсовывали, но мне хотелось заняться чем-нибудь интересным, таким, чем не занимался еще никто.
И я заглянул в «Бюро редких профессий» — так называл свою круглую комнату в вилле «Дар Берте» пан Иозифек. Мы знакомы давно, и пару раз он действительно помог, когда дело мое было швах. Я знал, что он мне начнет капать на мозги, — но сейчас это было необходимо, так как я пребывал в некотором душевном расстройстве.
Иозифек — действительно мастер своего дела. Он придумывает специальности для людей моего типа. Когда-то он был таким же чудаком, как и я, правда, обладал фантазией, которой мне недостает. В один прекрасный день он открыл в круглой башне свое «Бюро редких профессий», теперь его не мучают никакие проблемы. Он сочувствует всем, каждого выслушивает до конца. Любит морализировать, но относится к этому не то чтоб уж очень серьезно, и поэтому его нравоучения проглатываешь, как подслащенные пилюли.
— Опять вы здесь, — начал Иозифек, едва взглянув на меня.
Память у него — как у слона. Я ответил:
— Маэстро, я не виноват, что работа бежит от меня, словно я чумной. Кстати, не нашлось бы у вас чего-нибудь интересного, но такого, чтобы не очень пачкать руки?
Его мозг сразу же заработал:
— Значит, так: я подобрал вам в свое время тепленькое местечко в библиотеке приключенческой литературы. Но пользы от вас там было, как…
