Я проболтался вокруг киоска с содовой в универмаге, потому что девушка там мне улыбнулась. Она была просто красавица. Лицо бледновато, зато солнечно-золотистые волосы и руки нежные. Шанса поговорить не представилось, потому что она стояла за прилавком женского нижнего белья. Я решил, что она погрустнела, когда я ушел.
День клонился к вечеру. Солнечный свет отступал в проулки, тени ложились на противоположную сторону улиц. Все было нормальным, а потом вдруг стало страшным.
Я гулял себе, рассматривал витрины, читал афиши, как вдруг… К «голден хоуку» шел Джесси. Он был в квартале или около того впереди меня, но это точно был он, так же верно, как то, что Бог сотворил солнце. И направлялся он прямехонько к «голден хоуку». Такую машину ни с чем не перепутаешь. «Хоуки» — дорогущие тачки, и компания «Студебекер» не так много сумела их продать.
С криком я бросился к нему. Джесси стоял у машины, вид у него был озадаченный. Когда я добежал, он усмехнулся.
— Ну вот опять, — сказал он, тон у него был насмешливый, но без издевки. Солнце окрашивало его лицо красным, но на джинсы и ботинки легли тени. — Вы считаете меня джентльменом по имени Джесси Стилл.
Тени за его спиной убеждали, что приближается ночь. Закат в прериях короток. А я сказал:
— Что, черт побери, ты делаешь в Шеридане, Джесси? А он:
— Перед вами, молодой человек, не Джесси Стилл.
Произнес он это тихо и вежливо, очевидно, считая, что тема исчерпана. Фразы у него выходили плавные, округлые, да и любезный тон не подходил моему Джесси. Волосы были причесанные, пиджак — явно на заказ, а джинсы — мягкие с виду и дорогие. Сапоги из тисненой кожи почти светились в сумерках. На «голден хоуке» — ни пылинки, обивка такая, что сразу ясно: внутри никогда не возили ни одной запчасти, ни одного инструмента или мешка собачьего корма. Машина сияла. Я почти ему поверил, а потом вдруг — нет.
— Да ты со мной играешь!
— Напротив, — очень тихо отозвался он. — Это Джесси Стилл со мной играет, хотя и не по своей воле. Мы никогда не встречались. — Вид у парня был не то чтобы нервный, а несколько раздраженный. Сев в «хоук», он завел мотор. Тот замурлыкал гоночную мелодию. — Мы живем в большом и ужасно сложном мире, — произнес он, — и мистер Стилл, вероятно, скажет вам то же самое. Мне говорили: мы похожи, как братья.
Мне хотелось сказать что-то еще, но он помахал — очень дружески-и тронулся. Плоский зад гоночного «хоука» бросил мне солнечный зайчик и исчез в тенях. Будь у меня серьезная машина, я помчался бы следом. Ни черта бы мне это не дало, но все-таки лучше, чем ничего.
А так я только изумленно застыл. Меня трясло. Жизнь изменилась и прежней не станет. Ничегошеньки я поделать не мог, а потому пошел искать, где поужинать.
Пес отметился в кафе:
Пес Дороги.
Близнецы Боббси{13} ходят на гонки.
И… я сидел, жевал жареную говядину с пюре.
И… я понял, что тип в «хоуке» солгал; может, Джесси его брат-близнец?
И… до меня наконец дошло, в каком случайном, в каком рисковом мире мы живем, потому что, даже о том не помышляя, даже не зная, что это происходит, я встретился с Псом Дороги.
Это была ночь снов. Сны не оставляли меня в покое. Пляшущий призрак пытался сказать, что Джесси — один из тройняшек. Призраки среди крестов умоляли подбросить их в никуда, прокатить по длинному туннелю ночи, который вел мимо волшебных стран, но никогда туда не сворачивал. Мне вспомнилось все: сумасшедшее лето, гонка, гонка, гонка под вой моторов. Пес Дороги чуть гнусавил голосом Джесси, а потом вдруг говорил совершенно ясно. Девушка из универмага протягивала мне нежную руку, затем отдергивала. Мне снились сотни придорожных клозетов, баров, кафе, старомодных заправок с ремонтными ямами. Мне снились ледяной ветер и темные-темные дни и ночи долгой зимы, когда ежишься у себя в комнате, потому что слишком тяжело закутываться и выходить.
Я проснулся на заре и спешно залил в себя кофе в кафетерии при пекарне, которая была открыта, так как надо было печь утренние пончики. Я сосчитал деньги и рассчитал мили.
Садясь в «де сото», я подумал, что так и не дал машине имя. Дорога разворачивалась на запад. Она закончилась в Сиэтле, где я продал свою тачку. Все говорили, что будет война, а мне все равно нечем было заняться. Я пошел во флот.
III.
Хороня машины и гоняя по дорогам, Джесси тем летом мне не писал. Но зимой он уж точно был добр. Он кропал длинные послания неуклюжими печатными буквами. Он пытался меня развеселить, и Мэтт Саймонс тоже старался.
Меня определили в лагерь для новобранцев и на курсы механиков, а потом на верфи в Сан-Диего. Я работал там три с половиной года, иногда на кораблях, если они никуда не собирались. Кругом была солнечная земля и улыбающиеся девушки, но, как правило, они влюблялись к десяти вечера и приходили в себя с рассветом. Женщины в барах были моложе и красивее, чем дома. Заразы хватало на всех.
«Бизнес растет, как дурман вонючий, — писал Джесси под Рождество шестьдесят второго. — Этим летом я похоронил четырнадцать машин, одна была фрицевская».
Он целую страницу занял изложением своих принципов. Неправильно закапывать дрянную тачку рядом со стоящими машинами. Но иначе плохо для бизнеса. Он расчистил отдельный участок и делал вид, что это кладбище исключительно для иностранного железа.
«А Майк Тарбуш запил, — сообщал он. — Печальная весть: мы похоронили Джудит».
С «мерком» у Майка никаких забот не возникало. Джудит вела себя, как истинная леди, пока Майк не перевернулся. Однажды ночью он чересчур резко сдал и въехал задом в растяжку вышки электропередач. Это была единственная авария с кувырком, которая произошла на скорости двадцать миль в час.
«Майк никак не уймется, все об этом говорит, — докладывал Джесси. — И Пса он тоже не поймал, но постоянно пытается. Он купил усиленный «олдс» пятьдесят седьмого, который назвал Салли. Вони от нее хоть отбавляй, и выглядит она, как корова».
Дом казался очень далеким, хотя до него было не больше тридцати шести часов — для того, кому не лень покрутить баранку. Я мог взять увольнительную и махнуть домой, но знал, что лучше не надо. Вернувшись, я, скорее всего, там и останусь.
«Джордж Пирсон из магазина собачьего корма заявил, что подаст в суд на Картошку. Хочет установить отцовство, — писал Джесси. — Щенки забавные и как выплюнутые — Картошка».
Тут до меня дошло, почему я тоскую по дому. Конечно, я скучал по родным краям, но еще больше я скучал по людям. Дома все друг другу важны и всех знаешь по именам. Когда кто-то разбился или убился, тебе жаль. В Калифорнии никто никого не знает. Просто сметают битое стекло и живут дальше. Я надеялся, что приживусь. Я получил чин и обзавелся машиной богачей — «крайслером» пятьдесят седьмого с гидравликой, но не мог к нему привыкнуть.
