Когда зарядка была окончена, сержант нас выстроил в шеренгу и заговорил:
— Для тех, кто появился вчера, — он посмотрел на меня и косматого, небритого мужика рядом со мной, — меня зовут сержант Ахмедов, я ваш временный командир, и вне строя можете обращаться ко мне просто — Исмаил‑ага. Распорядок дня таков: полчаса вам на помывку и бритьё, затем завтрак и в казарму, обед, казарма, ужин, казарма и отбой. Вопросы?
— Когда уже в часть отправимся? — спросил косматый.
— Торопишься покинуть это гостеприимное место, рекрут? — ухмыльнулся Ахмедов.
— Угу, — оскалился тот, обнажив ряд подгнивших зубов, — климат здесь для моего здоровья вредный.
— Завтра отправляемся, а пока отдыхайте, в батальоне будете бегать без остановок, с утра и до самой поздней ночи. — Сержант указал на высокого парня, стоящего с правого края шеренги, и сказал: — Ты — старший, всё как вчера, я в город, а вы сидите тихо. Если появится майор, скажешь, что ко мне земляк зашёл. Понятно?
— Так точно, товарищ сержант, — вытянулся высокий в струнку.
— Лизоблюд, — еле слышно пробурчал косматый.
— Разойдись! — отдал команду Ахмедов, и мы направились обратно в казарму.
С гигиеной было не очень — зубной щётки нет, порошка чистящего нет, полотенца нет, мыла нет, а есть только ряды умывальников с холодной водой на первом этаже. Вздохнув, поплескал на лицо водицей, обтёрся внутренней подкладкой полушубка и направился в столовую, располагавшуюся совсем рядом. Завтрак ещё готов не был, и, пока ждали команды от поваров, стояли в коридорчике и вели разговор — кто, откуда, что да как и каковы причины, по которым в армию попал.
— Меня Домовым называйте, — сказал косматый мужик, что стоял в строю возле меня. — Кого и как зовут?
— Саня, — представился я.
— Костя Свиридов, — подал голос невысокий щуплый паренёк, подслеповато щурившийся и, казалось, смотрящий на мир с неким удивлением.
— Стас. — Это был высокий, которого сержант назначил старшим.
— Кир и Кор, — за двоих ответил наголо стриженный хлопец с чубом на голове, какой раньше украинские казаки носили, и, кивнув на второго такого же парня, который был его точной копией, добавил: — Мы братья.
Седьмой наш товарищ, пожилой мужчина в рваном пальто с руками, в которые въелась чёрная машинная смазка, снял с головы побитую молью продолговатую шляпу и отрекомендовал себя так:
— Механик Шварц. — Он на мгновение замялся и добавил: — Иосиф Самуилович.
— Вот и опознались, кто есть кто, — вновь оскалился Домовой. — Какими судьбами сюда попали?
— А тебе зачем? — спросил его Стас.
— Чисто для интереса. — Косматый встряхнул своими грязными патлами и слегка ударил себя в грудь:
— Лично я решил новую жизнь начать, а то на меня глава местной Народной Стражи, товарищ Тимофеев, за что‑то зло затаил. Он почему‑то считает, что я криминальный элемент, а я честный бродяга, никому в жизни зла не делал.
Понятно, бродяга — значит воришка.
— Ладно, — Стас опёрся на стенку, — это не секрет. Мне податься некуда, подумал, почему бы и нет, армия — это не самый плохой вариант.
— А мы беженцы с побережья, — опять за двоих ответил хлопец, хм, или это его брат был, непонятно.
Следующим откликнулся Свиридов:
— Говорят, что тем, кто контракт честно отслужит, образование в столичном университете бесплатное. Для меня это шанс.
— А я из Лесного, — сказал я, — со старостой поселковым не поладил, ушёл.
— А ты? — спросил Домовой механика Шварца.
Тот помялся, но всё же ответил:
— Сам‑то я из Туапсинской республики, и так сложилось, что всегда был подле техники. Сначала чинил машины, движки перебирал, а затем освоил автомобиль и стал водителем при одном из торговых караванов. Проработал несколько лет, вошёл в долю с караванщиками, взял кредиты у серьёзных людей, а несколько дней назад, когда мы из Туапсе на Краснодар шли, на Гойтхском перевале нас горцы ограбили. Вот и получается теперь, что домой мне дороги нет, а у вас, конфедератов, вся техника у армейцев. Так что один у меня путь остался — армия.
— Люди, — задал я важный вопрос, которым не озаботился вчера, — а где мы служить‑то будем? Понял только, что в какой‑то гвардии, а что к чему, толком не знаю.
Засмеялись все, и для меня это было несколько обидно.
— Ха, тупица, — больше всех заходился в неприятном смехе Домовой.
— Спокойно, — утихомирил всех Стас и спросил:
— Ты чего, контракт не читал?
— Да как‑то не до того было.
— В Конфедерации армия состоит из трёх частей. Первая — это региональные войска, которые подчиняются непосредственно городским властям тех территорий, на которых они служат. Вторая — войска быстрого реагирования, находятся непосредственно в подчинении столицы, и место их постоянной дислокации — Краснодар. А мы будем служить в Четвёртом гвардейском батальоне. Таких батальонов всего четыре, и по сути это остатки регулярных воинских частей, уцелевших после развала России и переживших Эпоху Хаоса.
Оглянувшись на остальных, увидел, что рассказом Стаса заинтересовался не только я. Видимо, никто из присутствующих этого не знал.
— А почему они — гвардия?
— Ну, сам посуди, у них есть тяжёлое вооружение, оставшееся от старых времён, есть традиции, опыт, старые знамёна, в конце концов, так что самая что ни есть гвардия. Правда, в правительстве их не очень любят и элитой считают свои войска быстрого реагирования.
В это время в коридор выглянула румяная ряшка повара и позвала нас на завтрак, так что интересный разговор прервался.
Надо сказать, что кормили в армии хреново, в чём‑чём, а в этом наши поселковые мужики были правы и не врали ничуть. Я смотрел на жиденькую кашку из какого‑то толокна, сваренную на воде без добавки какого‑либо масла, прозрачный кипяток, обозванный чаем, и на два тоненьких кусочка серого хлеба и недоумевал, неужели так будет теперь всегда. Приплыли. У старосты, помнится, мясо на столе всегда присутствовало, а здесь, видимо, подобное угощение не практиковалось в принципе, по крайней мере для рядовых. Тогда у меня впервые мелькнула мысль, а не променял ли я шило на мыло, но, прикинув, что к чему, всё же решил, что был прав в своём стремлении покинуть посёлок.
Тем не менее есть хотелось, и, тоскливо вздохнув, я приступил к трапезе. Завтрак исчез в моём молодом желудке за пару минут, я по‑прежнему был голоден, но до обеда должен был протянуть и не откинуть ноги от голода. Заметив, как я вёл себя за столом, уже в казарме ко мне привязался Домовой:
