Между тем, Вувизо лежал в сердце горы, бесчувственный и неподвижный. И Вурутана был доволен. Но даже Вурутана не был сильнее величайшего из богов — Времени. Время размыло скалу, и потом река унесла Каменного Бога в каньон и похоронила на дне глубокого озера. Ну, а землетрясение потом опрокинуло озеро, слило воду, и вуфеа нашли Каменного Бога, как было предсказано заранее. И вуфеа ждали много поколений, ждали удара молнии, которая вернула бы его к жизни. И, наконец, в час величайшей для вуфеа опасности, о которой рассказывалось прежде, землю накрыла буря, и удар молнии освободил Вувизо от каменного плена.
Улисс Поющий Медведь не сомневался, что в этом мифе была доля правды.
В 1985 году — сколько же прошло времени — он был биофизиком, работающим над проектом Ниоби. Он оказался на полпути к получению докторского диплома в соседнем Сиракузском университете. Целью проекта было создание «замораживателя материи», как говорилось служащим проекта. Механизм должен был останавливать на неопределенное время любое движение атомов в каком-либо объеме материи. Молекулы, атомы и частицы, которые составляют атомы — протоны, нейтроны и т.д, — должны были прекратить всякое движение. Бактерии, подвергнутые воздействию сложного облучения «замораживателя материи», стали бы микроскопическими статуями. Они были бы словно сделанные из камня, но удивительного камня. Ничто — ни кислоты, ни взрывы, ни атомная радиация, ни сильный нагрев не могли бы его разрушить.
Механизм давал две взаимно противоположные возможности: «лучи жизни» и «лучи смерти», если выражаться привычными терминами. Но пока он был далек от практического применения, потому что для самого короткого действия требовалась гигантская энергия. И потом не было даже теории, как сделать «окаменелую» материю нормальной.
Замораживали бактерию, амебу, земляного червя, крысу. Утром, когда Улисс впал в свой долгий сон, он работал над экспериментом, в котором облучали лабораторную морскую свинку. Если бы эксперимент удался, в следующий раз заморозили бы пони.
Все шло как прежде. Улисс сидел за своим столом, готовый в любую минуту вскочить и помчаться через комнату к пульту управления, за которым следил. Подали энергию, и включился «замораживатель материи». Через стол он видел пульт, на котором были расположены индикаторы мощности, датчики, измерители и другие приборы.
Вдруг стрелка главного индикатора мощности качнулась к красной черте. Операторы вскрикнули, один вскочил. Улисс заметил только, как стрелка зашкалила. И это все, что он помнил. А потом он открыл глаза в горящем замке.
Можно было очень просто описать в общих чертах, что случилось. Что-то пошатнулось в сложном механизме, аппарат взорвался или дал тонкий концентрированный луч, который казался теоретически невозможным. И его, Улисс Поющего Медведя, задело. «Замороженный». Спаслись ли остальные или тоже превратились в камень, он не знал. И никогда не узнает.
А пока он стоял как статуя, сделанная из самого прочного в мире материала. Проходили века. Он остался бы точно таким же, даже если бы Солнце взорвалось, разнесло Землю и послало его мотаться среди гигантских осколков через космос к далеким звездам. Во всяком случае, он понял одно — произошло невероятное, его перебросило на миллионы, может быть, триллионы триллионов лет, за которые умерла одна галактика и сформировалась другая. Или когда вся материя в окружающем пространстве сжалась до размеров обыкновенного первозданного атома и взорвалась вновь, а его вышвырнуло обратно со скоростью половины скорости света и потом облекло в форму новой материи, возможно даже атомов планеты. Возможно, он оказался внутри новой звезды и его выбросило невообразимо быстрым извержением в космос, захватило гравитационным полем планеты, всосало внутрь, обожгло тоннами воздуха при падении и вогнало глубоко в землю. А потом он лежал, пока новые первозданные океаны воды превращались в соленую материю. А континенты трескались, раскалывались и уплывали друг от друга, дрейфуя по лику планеты. И его поднимало с формированием новых горных гряд, выбрасывало землетрясениями, швыряло вулканами, обнажало ветровой эрозией. И после неисчислимых горений и выбросов он, наконец, оказался в руках вуфеа. И они поставили его на гранитный трон. И потом, то ли благодаря удару молнии, то ли ее сочетанию с естественным концом действия «замораживателя материи», но он в мгновение ока стал из каменного живым. И так быстро, что его сердце, прерванное в ударе бог знает сколько веков, продолжало отстукивать систолы и диастолы, даже не представляя, что его заморозили и остановили на тысячелетия.
Воображение, на его взгляд, было живым и содержало какую-то долю истины, но он не верил, что оказался в новом мире. Он считал, что находится все-таки на Земле — неважно, как это произошло. Слишком много совпадений у планеты: была та же луна, что он помнил, а лошади, кролики и большинство насекомых ничуть не отличались от его прошлого.
Для шока достаточно родиться в камне. Это свихнет разум не одному человеку, и Поющий Медведь не был уверен, что его мозги остались в целости. Но после того, как схлынуло первое потрясение, его начало одолевать одиночество. Было довольно тяжело сознавать, что все твои современники и их правнуки превратились в прах сотни тысяч поколений назад. Но помнить, что ты — единственный живой человек, казалось, просто невыносимо.
Правда, он не мог сказать с уверенностью, что он на Земле единственное человеческое создание, и только это удерживало его от отчаяния. Оставалась надежда.
И потом он не был одинок. У него оказалось много собеседников, даже если они были так чужды, что подчас вызывали отвращение, и в их языке существовали понятия, которые он не понимал, а их образ мыслей казался загадочным и жестоким.
Их отношение к его божественному происхождению делало близость и теплоту поистине невозможной. Исключением была только Авина. Она глядела на него с обожанием, но в нем чувствовались еще тепло и юмор. Она не могла преодолеть их даже по отношению к богу. Она постоянно повторяла, что ей не следовало говорить то-то и так-то, и что простит ли ей Вувизо? Она не желала быть игривой, панибратской и так далее. Но Улисс уверил ее, что не стоит обращать на это внимание.
Авине было семнадцать лет, и год назад она должна была выйти замуж. Но ее мать умерла, а отец, сорока лет от роду и верховный жрец, силой разорвал помолвку. Он чуть не поплатился своим авторитетом, ибо неписаный закон гласил, что все здоровые женщины должны быть замужем от шестнадцати и дальше. В жизни Аузира слыл довольно сносным человеком и очень подходил для роли жреца, так что он преуспел, оставив дочь в своем доме. Но тем не менее, тянуть долго он не мог. Вскоре ей придется выйти замуж и покинуть его кров. И хотя верховный жрец имел много привилегий он не мог жениться вновь. Почему, никто не знал. Это был обычай, а обычай не просто нарушить без немедленного наказания.