Корнелия не замечает нашего немого разговора. Она удивлённо и жадно смотрит на серую ленту шоссе, на встречные и попутные машины, на поля и дома, которые проносятся мимо. Неожиданно она поворачивается ко мне и спрашивает:
— Quo vehimus?
«Qui pro quo», — вспоминаю я. — Кто куда. Значит — куда... Наверно, едем... Как ответить ей? В город? «Urbs, urbis...» Отсюда и «урбанизм».,.
— Pro urbe, — отвечаю я.
Видимо, я опять что-то напутал, потому что Корнелия чуть заметно усмехается. Но всё-таки она понимает. И благодарит своим коротким «grato». Машина несётся дальше, обгоняя грузовики и автобусы, и солнце яростными лучами бьёт в нас слева, и Корнелия жадно глядит вперёд, а я почти неотрывно гляжу на Корнелию. Она очень нравится мне, эта девчонка, прилетевшая к нам не то из космоса, не то из древнего Боспорского царства. Кто бы она ни была, откуда бы она ни явилась — она очень нравится мне!
Теперь, при свете дня, я вижу, что у неё голубые глаза. Вчера, у костра, они казались тёмными.
Это очень редко бывает — чёрные волосы и голубые глаза. Может, именно поэтому Корнелия так необычно красива?
Мы завтракаем в небольшом ещё почти пустом пригородном кафе и снова садимся в машину и едем теперь уже не спеша, останавливаясь почти у каждого большого перекрёстка и расспрашивая, как добраться до пединститута.
Пединститут гудит. Идут приёмные экзамены. У подъезда и в коридорах полно молодёжи. Я вижу, как любопытно и удивлённо глядит Корнелия на всех этих озабоченных мальчиков и девочек с книгами. Она хочет понять, где мы находимся, и коротко спрашивает меня:
— Schola est?[14]
— Supera schola est[15], — отвечаю я. Эти слова мне, слава аллаху, знакомы. В них не запутаешься.
Я замечаю, что мальчики и девочки в коридорах глядят нам вслед. Вернее, не нам, а Корнелии. Мы с Витькой им неинтересны. А в Корнелии они инстинктивно чувствуют какую-то необычность.
Мы, наконец, находим канцелярию и у задёрганной секретарши пытаемся выяснить, есть ли в институте латинист и как его найти. Секретарша даже не сразу понимает, что нам надо. Она отвечает, что вступительных экзаменов по латыни в институте нет.
Витька хохочет. Мне почему-то не до смеха, и я невольно тянусь в карман за сигаретами.
— Вы успокойтесь, — миролюбиво говорит Витька. — Поглядите на нас. Мы ведь не похожи на абитуриентов. Нам нужно только узнать, где живёт ваш преподаватель латинского языка, его адрес. Только адрес!
Секретарша ошалело смотрит на нас. Вернее, не столько на нас, сколько на Корнелию. И даже точнее — на её необычный спортивный костюм.
— Где вы брали этот костюм? — спрашивает она. Корнелия молчит. Она, видимо, даже не понимает, что вопрос относится к ней.
— Где, спрашиваю, этот костюм покупали? — снова произносит секретарша, подходит к Корнелии и щупает рукав её костюма.
— Non intellego, — отвечает Корнелия и вежливо улыбается.
— Где-где? — переспрашивает секретарша.
— Она говорит, что не понимает вас, — вступаю в разговор я. — Она не знает русского. Она иностранка.
— Я так и подумала, — говорит секретарша. — Разве у нас достанешь настоящие вещи?.. Так чего же вы хотите?
— Адрес вашего преподавателя латинского языка.
Меня уже начинает бесить эта секретарша.
— А его нет в городе, — говорит она. — Он в отпуске. Уехал куда-то в Сибирь. А вы что — его друзья?
— Нет, мы не его друзья, — мрачно отвечает Витька. — Мы чужие друзья... Нам просто нужен человек, хорошо знающий латынь. Понимаете — очень нужен!
— Тогда, может, вы съездите к Алексею Семёновичу? Он, правда, на пенсии, но раньше он у нас преподавал латинский язык.
— Съездим! С удовольствием! — торопливо говорит Витька. Давайте его адрес!
Мы записываем адрес Алексея Семёновича, прощаемся и снова идём по широкому коридору к выходу. И снова мальчики и девочки глядят на нас со всех сторон. В основном на Корнелию. И в их глазах мне чудится то же самое жадное любопытство, которое я вижу всё сегодняшнее утро в глазах Корнелии. Любопытство к другому, незнакомому миру,
Мы колесим по городу, останавливаемся возле постовых милиционеров и выезжаем, наконец, на окраинную улочку с одноэтажными домиками, каменными тротуарами и белёными глинобитными заборами.
Корнелия смотрит на эти тротуары и заборы ещё более удивлённо, чем на высокие здания в центре города. Конечно, если она имеет какое-то представление о Боспорском царстве, её должны удивлять эти окраинные улочки. Ведь и в те далёкие времена они были почти такими же...
Возле одного домика мы выходим из машины. Алексей Семёнович должен жить здесь. К нашему счастью, он дома — лысенький, толстый старичок с сетью добрых морщин у глаз. Он выходит на крыльцо в полосатой пижаме и широченных шлёпанцах, выслушивает мои не очень стройные объяснения и приглашает нас на застеклённую террасу.
— Проходите, молодые люди, проходите. Мы сейчас во всём разберёмся. Во всём можно разобраться... Во всём, что угодно, можно разобраться... Садитесь, чувствуйте себя как дома и извините меня на минуточку. Я приведу себя в порядок. Вы всё-таки с дамой...
Он убегает в дом и минут через десять выходит в тонком чесучовом костюме. Из-под его застёгнутого пиджака выглядывает ослепительно-белая рубашка.
— Вот теперь я, так сказать, в форме, молодые люди. Теперь можно разговаривать... Может, вы расскажете мне всё по порядку?
Я рассказываю ему всё по порядку, и он внимательно слушает, согласно кивает и из-под мохнатых седых бровей как-то пронзительно поглядывает по очереди то на меня, то на Витьку, то на Корнелию. Мне почему-то кажется, что моему рассказу он не верит.
— Значит, вы хотите, чтобы я её, так сказать, проинтервьюировал? — уточняет он.
— Вот именно! — соглашается Витька.
— Ну, что ж, это можно. Это вполне можно...
Он переводит взгляд на Корнелию и очень быстро произносит какую-то латинскую фразу. Настолько быстро, что я не успеваю разобрать в ней даже ни одного корня. Однако Корнелия его понимает и отвечает ему. Он задаёт ей ещё несколько таких же быстрых, почти молниеносных вопросов. Получив на них ответы, он облегчённо вздыхает и начинает говорить медленнее, размереннее. И я понимаю, что он просто проверял Корнелию — действительно ли латинский язык для неё родной. Ведь только на родном языке можно понять такие торопливые вопросы.
Они говорят теперь спокойно и дружелюбно. Вернее, говорит в основном Корнелия, а Алексей Семёнович согласно кивает и изредка вставляет какие-то фразы. Но он ничему не удивляется. Глядя на его лицо, можно подумать, будто Корнелия рассказывает ему самые обычные, ничем не примечательные вещи.
