Правда, самой Насте Гусев об этом говорить не стал. Щадил ее чувства.
— Ну и что ты молчишь? — снова взвилась Настя.
— Не люблю макаронников, — сказал Гусев.
— Ты никого не любишь! Ты даже мне ни разу не говорил, что любишь! А ведь…
— … ты же женщина.
— Ты надо мной издеваешься, что ли?
— Конечно же, нет.
— И вообще, — сказала Настя. — Мы с тобой уже четыре года встречаемся. Не пора ли нам подумать о том, куда это все ведет?
— Пора, — согласился Гусев. — Перед твоим приходом я как раз об этом и думал.
— Упарываясь коньяком?
— Есть вещи, о которых трезвым лучше не думать.
— А сейчас ты на что намекаешь?
— Ни на что, — вздохнул Гусев.
— И что ты надумал?
— Что ты права, и что пора для следующего шага действительно пришла. В связи с чем я хочу сделать тебе предложение, — Гусев аккуратно отставил бокал с коньяком и сунул руку в карман халата.
— Что, вот так просто? — возмутилась Настя. — Я не говорю о поездке во Францию, но ты мог хотя бы пригласить меня в ресторан, договориться с официантом о сюрпризе… Или, если уж ты намерен сделать это дома, то мог бы встать на одно колено и…
Гусев вытащил руку из кармана и показал Насте фигу.
— Суть моего предложения в следующем, — сказал он. — Шла бы ты домой, Настя.
Когда дверь за Настей наконец-то захлопнулась, выплеснутый ему в лицо коньяк Гусев вытер рукавом халата.
В пятницу Гусев похмелился традиционным русским способом, то есть, выпил алкоголя чуть больше, чем вчера.
Или не чуть.
Для этого ему пришлось выйти из дома, плестись до ближайшего супермаркета и купить там еще три бутылки коньяка. Целый день Гусев валялся перед телевизором, лениво переключая каналы и не задерживаясь ни на одном дольше пятнадцати минут. К вечеру Гусев устал от этого мельтешения и ему стало плохо. Заснул он в своем недавно отремонтированном туалете, засунув голову в унитаз.
В субботу Гусев умер.
Гусев открыл глаза.
Закрыл.
Снова открыл.
Перед глазами было что-то белое. Гусев решил, что это потолок.
Судя по сигналам, получаемым мозгом от организма, организм занимал в пространстве горизонтальное положение и лежал на чем-то мягком. Гусев пошевелил пальцами рук, и ему это удалось.
Потом он пошевелил пальцами ног.
Тоже успешно.
Никаких тревожных сигналов мозг от организма не получал. Судя по всему, с организмом все было в порядке.
Тогда Гусев пошевелил головой и обвел помещение взглядом. Больничная палата, определил Гусев. Не люкс, конечно, но вполне пристойная. Свежий ремонт, чистенько.
Кровать, тумбочка, стул, цветы на подоконнике. Рядом с кроватью обнаружился монитор с жизненными показателями Гусева. Гусев не разбирался в графиках, которые на нем показывали, но рассудил, что если монитор не визжит противным голосом, не мигает и вообще спокойно работает в штатном режиме, то жизни Гусева ничего не угрожает. По крайней мере, прямо сейчас.
За монитором наблюдалась только одна странность — он показывал пульс Гусева, его температуру, частоты дыхание и еще парочку каких-то показателей, определить которые Гусев бы не взялся, но от него к телу Гусева не вело никаких проводов. Даже датчика на пальце, который Гусев видел в кино про доктора Хауса,[4] и то не было.
— Ага, — сказал Гусев просто для того, чтобы услышать звук собственного голоса и уже готовясь испугаться от ужасной слабости, с которой он может прозвучать.
Голос звучал привычно.
Гусев почесал подбородок и обнаружил на нем трехдневную щетину. Впрочем, это ничего ему не дало — он и не помнил, когда последний раз брился.
— Итак, — сказал Гусев. — Или я допился до танцующих на радуге фиолетовых слонов, или мне только что вырезали почку.
Он еще раз прислушался к ощущениям своего организма. Нигде ничего не болело.
Но он и не знал, где должно болеть у человека, когда тому вырезают почку. Сама ведь почка в таком случае болеть не может, правильно?
Тогда Гусев решил ждать, пока кто-нибудь придет и объяснит ему, где он и что происходит.
Выбранная стратегия поведения оправдалась уже минут через пятнадцать.
Дверь в палату открылась и взору Гусева предстала миловидная медсестра в коротеньком белом халатике, словно она только что вернулась со съемок эротического фильма.
Медсестра улыбнулась Гусеву, как улыбаются только медсестры в эротических фильмах или очень дорогих клиниках, бросила короткий взгляд на монитор, а потом села на стул рядом с кроватью.
— Здравствуйте.
— Привет, — сказал Гусев.
— Как вы себя чувствуете?
— На удивление нормально, — сказал Гусев.
— Это хорошо.
— Не стану спорить.
— Вы помните, как вас зовут?
— Бонд, — сказал Гусев. — Джеймс Бонд.
Медсестра нахмурилась, и Гусев решил, что сейчас не время демонстрировать ей свое чувство юмора. Пусть сам вопрос и показался ему странным.
— Гусев, — отрекомендовался он. — Антон Гусев. Антон Михайлович Гусев.
— Год рождения?
— Восьмидесятый.
— Дата?
— Двадцать третье апреля.
— Город?
— Москва.
— Отлично, — сказала медсестра.
— А вас как зовут?
— Алина.
— Очень приятно, — сказал Гусев. — Что со мной, Алина? Алкогольная интоксикация?
— Инфаркт, — сказала Алина.
— Инфаркт? — удивился Гусев. — В моем-то возрасте?
— Дело, насколько я понимаю, не в возрасте, — сказала Алина. — Дело в вашем образе жизни. Малоподвижная нервная работа, алкоголь, курение…
— Минздрав меня предупреждал, — согласился Гусев. — Но я как-то не думал, что он это всерьез.
— А зря.
— Видимо, так, — согласился Гусев. — Но вы меня откачали, так?
— Вроде того, — согласилась Алина.
— Где я?
— В частной клинике.
— Вот и пригодилось чертово корпоративное медицинское страхование, — заметил Гусев. — Стандарты у вас вполне европейские.
— Спасибо.
— И долго мне еще тут лежать?
— Это вам доктор расскажет.
— Но сейчас со мной все нормально? — спросил Гусев.
— Ваша жизнь вне опасности.
— Отлично, — просиял Гусев. — А где тут телефон? Мне надо позвонить… ну, хотя бы на работу. Сказать, что со мной все нормально.
— Я думаю, это может подождать, — сказала Алина.
— В принципе, да, — согласился Гусев. — Тем более, я все равно собирался оттуда уволиться. А посетители ко мне не приходили?
Алина покачала головой.
— Девушка, — предположил Гусев. — Настя.
