Вид у Хара был и впрямь устрашающий, если он и походил теперь на пса, то несомненно на бешенного, озверевшего пса-людоеда, даже муть из глаз исчезла, и налились они ярой, кипящей кровью. Свиреп был Хар, дик и страшен. Зато сам Крежень выглядел не лучше покойника – зеленый, с перекошенным лицом и бегающими глазами он совсем не походил на того франта, какоге знали прежде. Крежень не мог догадываться, что Иван дал команду не трогать его и оберегать, что Булыгин не сделает ему ничего плохого. И потому Крежень дрожал – крупной дрожью дрожал, будто в лихорадке. Кеше припомнилось искаженное страхом лицо Толика Реброва.
Наверное, это закон для всех для них, почему-то всякой сволочи, предателям, изменникам, подлым тварюгам жить хочется сильнее, чем всем прочим, уж больно они цепляются за свои хреновенькие жизнишки! Кеша, даже сплюнул с досады. Сам бы он, по своей воле дал бы пинка этому ублюдку да дверь бы неплотнее притворил, чтобы ненароком обратно не вполз. Чем меньше всякие гады перед глазами маячат, тем на душе тише.
А Говард Буковски, он же Крежень, он же Седой, готов был колоться. Но он не знал, чего от него нужно, а угадывать мысли он не умел – да и попробуй угадай, что там творится в башке у этого угрюмого русского верзилы, русские вообще все ненормальные, от них можно ждать только плохого.
Дил Бронкс вошел как и всегда, с шумом, треском, смехом. На ходу похлопал несчастного пленника своей черной лапой по щеке, ухмыльнулся, сверкнув алмазом в переднем зубе. У Кента сразу испортилось настроение, он не любил излишней показухи и слащавости. Дилу он не очень доверял, Дил слишком много имел, чтобы с легким сердцем идти на смерть, Кеша не верил в сказки и романтические истории. Но такой уж расклад, хочешь не хочешь, а работать придется и с ним.
– Вот, – будто оправдываясь, просипел Кеша, – вожусь с этим дерьмом. И не будет мне прощения, сколько уж дней на Земле да около, а на родимой сторонке так и не побывал!
– Да куда он денется! – бесшабашно ответил Дил. – Поезжай домой. Жену повидаешь, детишек.
– Нету у меня ни жены, ни детишек, – сказал Кеша. – Один только пес остался! – Он ласково потрепал Хара по загривку.
– Знаем мы, какой это пес! – расхохотался Дил Бронкс. – И про тебя все знаем. Нет, Кешенька, на родимую земелюшку тебе лучше носа не совать!
– Сам разберусь! – грубо оборвал хохочущего негра Иннокентий Булыгин.
Оборотень Хар при всем своем грозном виде вдруг жалобно заскулил. В бетонированном, обшитом изнутри пластиковым тесом бункере стало тихо. Только трясущийся Крсжень громко и нервно сопел.
– Говори быстро и коротко – кто из ваших в России?
Где? Адреса, имена?! – неожиданно резко выпалил в сторону пленника ветеран аранайской войны.
Говард Буковски содрогнулся словно в агонии, позеленел еще больше.
– Нет никого! Я не знаю!
– Так нет или не знаешь?!
– Не знаю! Я маленький человечек, я никто-о-о…
– Убью, сука! – взъярился ветеран.
– Оставь его, – влез Дил Бронкс, он больше не хохогал, даже не улыбался. – Плевать на этого болвана, разве в нем дело?! Мы уже четвертый день сидим в бункере!
Мы уже третью неделю чего-то ждем… Ты вот думаешь, он нам сдаст ребятишек из российского отделения Черного Блага, и все будет о'кей?! На-ка вот, выкуси! – Дил сопроводил свои слова неприличным жестом, если бы его сейчас увидала Таёка, не миновать бы Неунывающему Бронксу взбучки. Но Таеки рядом не было, и потому Дил гнул свое: – Даже если мы р скопаем еще сто, тысячу агентов, резидентов, отделений, если мы накроем все «черные приходы» в Европе, передавим миллион этих вонючих клопов, разве изменится что-то?! Нет, Кеша! Ни хрепа не изменится!
– Заткнись! – Булыгин вскочил на ноги. – За эти две недели мы выпотрошили половину земного шара! Они доперли, что на них есть управа, понял?! Парижский клан обезглавлен и растоптан! Крузя давил английскую гадину, они даже не поняли, что происходит, они расползлись как черви… Это ты, Дил отсиживался! Это ты все чистюлю из себя корчишь! Мы этих гнид растопчем и вобьем в навоз! Я почти сорок лет не был на старушке Земле, но я не ожидал увидать тут столько дерьма! Мы выведем нечисть!
Бронкс приблизил свое черное, блестящее, будто нагуталиненное лицо к лицу Кешиному и тихо спросил:
– Ну и чего ты этим добьешься?
– Чего надо!
– Остановишь Вторжение?
Кеша промолчал. Зыбкая былинка не остановит бронехода.
– Это называется, Кешенька, – продолжил негр, – бей своих, чужие бояться будут.
– Не ври! Какие они свои… мразь!
– Это точно. Но они еще большая мразь для тех, на кого работают. Ты что думал, ребятки из Системы будут жалеть дерьмоедов, что ты спровадил в ад? Они тебе спасибо скажут.
– А… – Кеша запнулся, – а тот свет, преисподняя?
– Ты сам-то веришь в нее? – Бронкс улыбнулся. – Не веришь, Кеша. Это у Ивана от переутомления. Система есть, и негуманоиды есть, и армады боевых звездолетов есть, и резиденты их на Земле есть, а вот того света с Пристанищем да прочей муры никогда не бьшо, нет и не будет! Верно я говорю, ну ты, образина?
Оборотень Хар, которому предназначался последний вопрос, угрожающе зарычал. Иннокентий Булыгин засопел, отвернулся.
С Дилом Бронксом трудновато было спорить – поди проверь, чего там есть, а чего нету, никто преисподней своими глазами не видал, кроме Ивана, который, может, и впрямь переутомился в бесконечных мытарствах. Но Кеша не слушал негра, он для себя все давно решил: есть там что-то или нет, он пойдет до конца, ему терять нечего, все одно через «барьерчики» сигать придется, так уж лучше непопусту, не зазря, лучше так, чтоб должок свой выплатить… России и безвинному люду. И пускай Бронкс не болтает, ему есть чего терять, а Кеше нечего, сытый голодного не разумеет. Вообще Кеша значительно скорее сошелся с Хуком Образиной и даже с АрманомЖофруа дёр Крузербильд Дзухмантовским, в просторечии, Крузей. Но с владельцем Дубль-Бига-4 у него не заладилось. Ежели потребуется с ним на смерть идти, придется идти, но под дудку его плясать, нетушки, Кеша имел во всем свое мнение.
– Да и это не главное, – горячился Дил, – это ерунда, пускай все, чего он понаплел, есть, пускай! Но надо же чего-то делать, понимаешь, а Иван сидит да помалкивает, я его вообще таким никогда не видал! Да ежели где чего не так, он хватал капсулу, баки, разгонники, боеприпасов побольше – и только его видали, таких шустрых поискать надо. Он-просто сдох, был да весь вышел, он всех перебаломутил, сгоношил, а сам сник… нет у него никакого плана, понял?! И нет у него уже воли, он растерялся, он лег на лопатки еще до начала боя!
– Давай, черни человека, – сурово вставил Кеша. Он снова сел на свой древний деревянный табурет. Сидел и играл желваками на небритых скулах.
