Ознакомительная версия.
Карл замолчал, глядя на Оджьера Датчанина. Тот встал и повернулся к баронам.
- Да, именно по этой причине мы решили оставить арьергард, хотя я уже тогда говорил тебе, король, - сарацины не посмеют двинуться за нами следом. Они получили хорошую трепку и не скоро опомнятся. И наши лазутчики доносили то же: сарацинское войско далеко и не угонится за нами. Но этот вот граф Гвенелон настоял на том, что оставить в Ронсевале арьергард необходимо!
- Погоди, Датчанин, погоди! - одернул его Баварец. - Обвиняет король, прочие слушают. Говори беспристрастно.
Оджьер дернул шеей - что он проделывал бессознательно всякий раз в минуту сильного волнения, сказывался давний удар по загривку.
- После чего граф Ганелон предложил, чтобы арьергард возглавил мой племянник Роланд, - продолжал Карл. - Мне уже тогда не хотелось этого, я понял, что граф затаил злобу против племянника, но всей глубины его предательства я еще не видел. И я спросил его - коли так, кто поведет передовые дружины? И он предложил, чтобы повел пэр Оджьер Датский. Так ли, Датчанин?
- Мне не следовало соглашаться! - пылко ответил тот. - Но граф оплел меня похвалами!
При этом он вызывающе поглядел на овернских баронов и сделал жест, который можно было расценить и как попытку поправить складку плаща. Однако его ладонь успела лечь на скрытую под тонким сукном рукоять меча правда, всего на мгновение, но кому следует - тот поймет...
- Племянник мой Роланд рассердился на графа Ганелона и в гордости своей ответил так: я-де не брошу перчатку короля, данную мне в знак поручения, как ты бросил наземь посох, данный тебе как послу! Я возглавлю арьергард - так сказал племянник мой граф Роланд, - и ни единый из вьючных мулов Карла не будет отбит сарацинами. Я хотел дать ему больше войска, чем он просил, но он не согласился, и между нами было условлено - если арьергарду придется принять бой, мой племянник будет трубить в Олифант. Сорок тысяч рогов в войске франка, но Олифант - один! И нет его более! .. выкрикнул Карл.
Видимо, он хотел рассказать, как нашел на поле боя мертвого Роланда с разбитым рогом в руке, но вдруг понял, что делать этого не следует - ибо это к обвинению не относится.
- Когда мы вернулись в Ронсеваль и осмотрели тела погибших, то сразу стал ясен предательский замысел. Сарацины не преследовали наше войско, но они послали гонцов к союзным им горцам, и те успели подготовить нападение. Не по ущелью, честно и открыто, неслись к моему племяннику враги - они рухнули на него со скал, они расстреляли арьергард из луков, и лишь тогда осмелились вступить в схватку! Все было сделано, чтобы погубить племянника моего Роланда! И вот он погиб, и погиб его побратим Оливьер, и мудрый реймсский архиепископ Турпин, коего я умолял остаться при вйске, тоже погиб... Вот каково мое обвинение, бароны! А теперь решайте!
- Об этом мы размыслим, - раздался голос с дальней скамьи, - а теперь пусть скажет Гвенелон.
- Пусть говорит Гвенелон!
- Пусть оправдается!
Граф поднялся со своей скамьи, огладил висячие усы.
- Король Карл и вы, бароны! Я выслушал обвинение и готов на него ответить. Долгие годы я служил повелителю нашему Карлу как верный франк, по правде и по чести. Вдруг граф Роланд меня возненавидел и задумал погубить. В чем причина его ненависти - я не знаю. Да, я желал смерти графу Роланду, потому что и он отправил меня на верную смерть, чудо спасло меня в Сарагосе, за что я не устаю благодарить Господа! Вправе ли франкский барон отплатить обидчику? Все вы скажете - да, вправе! То, что я совершил, была месть, а не гнусная измена! Око за око, зуб за зуб, и не моя вина, что Роланду не удалось погубить меня, а мне удалось погубить Роланда!
Он говорил страстно, яростно, и был прекрасен зрелой мужской красой, был в своем широком плаще истинным воином и бароном, и его невыразимой красоты лицо было запрокинуто к небу, как будто оправдывался он не перед судом равных, а перед ангелами и Всевышним.
Бароны залюбовались им.
- И об этом мы размыслим... - молвил все тот же зычный одинокий голос с дальней скамьи.
* * *
Алиска замечталась на ходу, а когда была поймана за руки - уже не могла вырваться. И не затевать же драку посреди улицы.
- Пусти, - негромко сказала она. - Пусти, слышишь?
- Сперва объясни, что происходит!
- Ничего не происходит!
- Нет, происходит!
- Не выкручивай мне руки!
- Я не выкручиваю!
На самом деле этот высокий и крупный молодой мужчина просто держал ее за тонкие запястья, держал плотно, всем своим весом держал, так что Алиска волей-неволей стояла перед ним по стойке смирно, руки по швам. Она пробовала было дернуться вбок, но, как на грех, рядом была длинная подворотня, и мужчина толкнул ее туда, спиной к грязной, сто лет назад оштукатуренной стенке.
- Я кричать буду!
- Нам нужно поговорить! Если ты скрываешься, если ты отключила телефон, если ты не приходишь даже к своему руководителю... ты что, институт бросила?
- Не твое дело!
- Алиса!
- Ярослав!
- Алиса, я должен знать, что произошло.
- А ничего не произошло!
Алиска, не в силах освободиться, сердито сопела. Она даже подумала было быстро опуститься на корточки и укусить Ярослава за руку. Но он уже носил перчатки.
- Давай поговорим по-человечески, - предложил Ярослав. - Мы же взрослые люди...
- Особенно ты, - выпалив это, Алиска вспомнила вдруг кое-что из того, чему ее четыре года учили, и заткнулась. А чтобы пустить мимо своего слуха то, что собирался сказать ей Ярослав, она стала прокручивать на внутреннем магнитофончике заветную запись.
- Все это кончится тем, что ты прогуляешь все коллоквиумы и семинары. Если ты даже подготовишься к экзаменам, тебя просто не допустят до сессии, а твоя тема, имей в виду, уже недействительна, если ты немедленно не возьмешь другую тему... - эти или иные им подобные слова словно сквозняком вытягивало из подворотни и тащило в замусоренный двор.
- Высоки горы, выше их деревья,
Четыре глыбы мрамора блестят,
На мураве лежит племянник Карла, - звучало нараспев.
Ярослав говорил, говорил, и лицо, которое когда-то казалось Алиске невозможно красивым, с полуторасантиметровыми ресницами, с точеным носом, с романтичной бородкой, было теперь вроде маски римского театра - открытый
все равно для каких звуков рот и вечная пустота в распахнутых глазах.
- ... За ним давно следит испанский мавр,
Лежит средь трупов, мертвым притворился,
Замазав кровью тело и лицо.
Отважен и красив был этот витязь,
Он вдруг вскочил и, бросившись к Роланду,
Гордясь победой, в сильном гневе молвил:
"Ты побежден, племянник Карла, меч твой
Я отнесу в Аравию родную! "
Ознакомительная версия.
