- Всего пятнадцать градусов! Действительно, похоже на глубинные источники. Смотри! Что это? - Практикант опустил в воду перчатку скафандра, на которой за минуту до этого образовалась уже знакомая мучнистая пленка солей, но теперь под водой пленка не исчезла! Она как будто становилась толще.
Практикант усиленно тер перчатку, сдирая со скрипучего синтрилона тонкие лохматые чешуйки.
- Выйди из воды! - крикнул Физик.
Но было уже поздно. Практикант услышал свист выходящего из скафандра воздуха. Прямо на глазах пленка синтрилона, которая могла выдержать прямой удар лазерного луча, превратилась в грязноватые лохмотья, расползлась и исчезла. Практикант инстинктивно задержал дыхание, но, взглянув на Физика и увидев, как тот сдирает с себя остатки скафандра, почти сразу же захлебнулся воздухом планеты. Вначале он закашлялся, скорее от неожиданности. Воздух был очень резким, но уже через минуту казался приятным, с каким-то едва уловимым ароматом сухой земли. От каждого вздоха изнутри по телу разливалось тепло, словно он пил очень горячий чай.
Физик подошел и встал с ним рядом. Без скафандра он казался меньше ростом.
Впервые Райков обратил внимание на то, что Физик не так уж молод, у него были толстые щеки и добрые, глядящие сейчас печально глаза.
- Что это было? - почему-то очень тихо, почти шепотом спросил Практикант. - Бактерии?
- В воде не было никакой органики. Ее анализатор показал бы в первую очередь. - Внезапно ожесточившись, Физик швырнул на землю башмак от скафандра, который машинально держал в руках. - Здесь вообще ничего не было. Ничего подозрительного! Ничего необычного! Ничего такого, что могло бы разрушить синтрилон. - Последнюю фразу он произнес очень спокойно, задумчиво, словно нащупал важную мысль.
- Сколько у нас теперь времени? - все так же тихо спросил Практикант.
- А?.. Ты о радиации... Часов шесть мы ничего не будем чувствовать.
- А потом?
- Потом у нас есть анестезин. - Физик нагнулся, пошарил в груде лохмотьев, оставшихся от скафандров, и достал из-под них совершенно целый рюкзак. - Материя не разрушается. Вот, значит, как...
Дальше они пошли молча, каждый углубившись в свои мысли. Не хотелось спрашивать, почему Физик не повернул назад, туда, где теперь находилась шлюпка. Наверно, он был прав. За шесть часов туда не добраться, да и незачем. Даже Доктор им уже не поможет. От этого просто нет средств. Медленно и неумолимо разрушаются клетки, с каждым вздохом, с каждой секундой...
Почти физически ощущалось жаркое прикосновение зеленого солнца. Все его сорок градусов обрушились на незащищенную, отвыкшую от жары кожу людей. Через полчаса они немного привыкли к новым ощущениям. Дышалось легко. Только кружилась голова да резало глаза от непривычно яркого света.
Местность постепенно выравнивалась, холмы мельчали по мере того, как они приближались к морю. Обнаженная раньше базальтовая кость планеты теперь совершенно исчезла под плащом дресвы и песка. За ними тянулись две цепочки следов - первые человеческие следы на этой планете. Практикант старался ставить ноги потверже, чтобы след отпечатывался как можно четче. Дышать он тоже старался глубже, хотя и не мог не думать о том, что с каждым вздохом в его легкие врываются новые миллионы радиоактивных атомов. Они уже начали свою незаметную пока работу... Можно заставить себя не думать об этом, но нельзя забыть совсем.
Физик предложил устроить небольшой привал, и Практикант подумал о том, как хорошо, что они сейчас не спешат. Расстелили на плоском валуне бумажную салфетку, распечатали коробки с завтраком. Есть совсем не хотелось, наверно, от жары.
Только Физик с аппетитом жевал толстые ломти консервированного хлеба, смазав их витаминной пастой. Еда всегда доставляла Физику удовольствие, даже когда не было аппетита. Наверняка ему нравился сам процесс. Райков подумал, что этот человек умеет разложить любое приятное событие на множество мелких, доставляющих удовольствие моментов и оттого, наверное, в любой ситуации не теряет ощущения какого-то особого, заразительного привкуса жизни. Практикант подумал, что молчит он, скорее всего, оттого, что не может простить себе ошибки с этой сумасшедшей водой, которая питалась скафандрами случайно забравшихся в нее космонавтов... Что могло быть нелепее ситуации, в которой они оказались? И кто, собственно, смог бы предвидеть последствия, окажись он на месте Физика? Неужели здесь так везде? Неведомая опасность за каждым камнем? В каждом глотке воздуха и воды? Что же это за планета? Даже закрыв глаза, он смог бы определить ее тип, сопоставив данные анализов и тех немногих, уже известных им фактов. Кроме, пожалуй, радиации да вот этой истории с разъеденными скафандрами... Но, может быть, как раз в этих фактах и кроется разгадка? Чтобы как-то разбить тягостное молчание, он стал многословно и путано уверять Физика в том, что случившееся пошло им на пользу, что все равно в скафандрах долго не выдержать и что теперь они по крайней мере могут чувствовать этот ветер и близкое дыхание моря.
Физик ничего не ответил, только посмотрел на него, иронически прищурившись, и, уложив в рюкзак остатки завтрака, пошел дальше.
Стало заметно свежее. Иногда перед ними, теперь уже совсем близко, мелькали за холмами синие пятна водной поверхности, и Райков старался не смотреть в ту сторону, словно боялся что-нибудь испортить в предстоящей встрече. Когда наконец за последним холмом открылась линия далекого горизонта, море буквально оглушило их. Нет, не шумом. Оно очень тихо лежало у самых ног, ослепительно синее в серых шершавых берегах, под ярко-зеленым небом. И даже не простором, от которого они отвыкли за долгие месяцы полета. Наверно, все-таки тем, что, пролетев миллионы километров, потеряв корабль и товарищей, в этот свой последний час они стояли на берегу обыкновенного, по-земному синего моря... Нет, все же не совсем обыкновенного. Поражали невысокие, необычно толстые валики волн, словно это была не вода, а ртуть, и еще прибой. Он не шипел, не выбрасывался на берег, как на Земле, а осторожно, ласково лизал серые камни берега.
Практикант медленно пошел навстречу волне, вытянул вперед руки, но все же секунду помедлил, обернулся и вопросительно посмотрел на Физика. Тот молчал. Тогда Райков зачерпнул полные пригоршни синей воды и поднес их к самому лицу. Ничего не случилось. Не было ни ожога, ни боли. Вода как вода. Правда, она не стала прозрачней, эта частица моря у него в ладонях, не потеряла своего цвета. Казалось даже, потемнела еще больше, пропиталась синевой, словно кто-то растворил в ней хорошую порцию ультрамарина.
- Похоже на солевой расплыв или пресыщенный раствор.
