Станция была подобной совершенному заводу-автомату с замкнутым на себя циклом производства: все колонисты в совершенстве владели своими ремеслами, заученно и точно выполняли условия Программы, ни на шаг в сторону не отходя от нее, исполняли все рекомендации и приказы Совета Колонии. Даже возникла и укрепилась семейственность в выполнении определенных работ, до того четко были отлажены все производственные системы и отношения. Так, практически без усовершенствований, тринадцать поколений подряд продолжается клон пищевиков, десять — энергетиков, по восемь — у двигателистов, астрономов и навигаторов. Эти последние три клона имели по своему представителю в Совете, составляли одноликую троицу.
То, что Совет, колонисты и Машина не усмотрели в играх Оранжевого полезной занятости, так и должно было случиться в этом узко специализированном обществе: для нормальной работы автомата лишние детали не нужны, поскольку они приносят только вред. Зачем же тогда нужен Оранжевый с его чудачествами?.. Ни один клон не принял его в свою семью…
Конструктор понимал, что отторгнутый всеми Оранжевый все же нашел себе занятие по душе, и не без смысла проводил свое время. Он не мог объяснить, почему именно такое занятие, но чувствовал, что и оно должно нести какую-то пользу. Он понимал также и то, что Оранжевый просто не мог вести себя иначе.
«Понимаете, Конструктор, — говорил он, — я не могу работать, сколько ни заставлял себя, так, как работают клоны специалистов — примитивно и скучно, а работать лучше мне не дают. А ведь знания у меня и у них одинаковые, потому как все учились у Машины. Значит, я не могу навредить. Есть работа, есть обязанности у специалистов, но нет интереса, нет искры…»
Оранжевый прекрасно сознавал свою неестественность в этом мире, и он уходил от него. Не озлоблялся, не приставал ни к кому с переустройством, поскольку не было в том толку, просто уходил на берег и дни напролет просиживал там, играя камешками. Только в трех местах на Станции он мог вести себя так, как желал: в своем блоке на седьмом ярусе города, в лаборатории Конструктора, и еще в его распоряжении было все огромное побережье. Игра же с камнями не мешала ему думать, а море и уединение лишь способствовали спокойным размышлениям…
Оранжевый комбинезон его — это была штатная форма всех новых моделей, не утвержденных для клонирования, — привлекал взгляды колонистов, отдыхающих по регламенту на террасах города. Он отвлекал их от прослушивания информационного вестника Машины, раздражал своей яркостью и напоминанием, что работы по совершенствованию еще не завершены, и что имеющиеся клоны, даже утвержденные конструкторами многих поколений, все же не являются совершенными. И в жалобах в Совет говорилось, что Оранжевый мешал клонам жить и работать, а своими нелепыми поступками принуждал тратить время и энергию на толкование его некорректного поведения.
Двое колонистов из клона Обеспечителей Программы повредили свои мозги в тщетных попытках установления прогнозов поведения Оранжевого. Косвенно в этом повинен был и сам Конструктор — это он посоветовал тем двоим заблокировать нервные центры мозга, ответственные за перегрузки.
А Оранжевый выходил к морю, усаживался на холодные камни и принимался за свое занятие. Он поднимал то один, то другой камешек и подолгу с пристальным вниманием разглядывал каждый. Он то совсем близко подносил камни к глазам, будто хотел проникнуть взглядом в их структуру, то отстранял их на вытянутую руку, закрывал ими солнце, словно надеясь, что оно вдохнет жизнь в холодные камни. А то и просто сидел, обхватив колени руками, и смотрел куда-то вдаль — за море, в стену обшивки Станции. Или, повернувшись лицом к городу, разглядывал его этажи и террасы, наблюдал за размеренной до минут жизнью колонистов.
«Но почему у меня нет уверенности, что его поведение — вызов? — подумал Конструктор уже в десятый или сотый раз. — Ведь все внешние проявления поступков Оранжевого могут говорить только о том, что он игнорирует общество, его окружающее. Сам же он рад был не выделяться, согласен был целиком раствориться в обществе. Но с одним только условием, чтобы его приняли таким, каков он уже есть, чтобы не смотрели на него, как на урода, не пытались лечить перевоспитанием под общую массу, когда он захочет заниматься „необщепризнанными“ делами. Один против всех?..»
— Вит, ты меня слышишь? — спросил Конструктор.
— Да, — немедленно отозвался помощник и влез в камеру, заслонив собой побережье и Оранжевого на нем.
— Скажи мне, почему ты находишь занятие Оранжевого непонятным?
— Потому что у нас не принято так делать, — не задумавшись ни на секунду, ответствовал Вит. — Потому что его занятие не несет пользу Колонии и Программе.
— Уверен в этом? Может, именно он занимается полезным для Программы делом?
— Машина не знает таких поступков. Так поступали только люди и лишь те, которых приводили как отрицательные примеры. И в Программе нет указаний выходить на берег и сидеть на камнях.
— А может, принять? И пусть тогда кто захочет — играет камешками или… просто отдыхает. Можно и без пользы. Ведь совсем необязательно всем знать то, что знает Машина. Можно и без ее указки жить.
— Если ты, Конструктор, если Совет и Машина найдут занятия Оранжевого полезными и примут их, тогда что ж, тогда я — пожалуйста. Только не пойму — зачем нужно принимать такое?..
— Затем, что жизнь — это не только работа, — сказал Конструктор. — Что-то должно существовать и помимо нее.
— Наше общество достаточно высоко развито и органично, чтобы не дать себе размениваться по пустякам. — Вит слово в слово повторил высказывание конструктора двадцать первого поколения, большого оригинала, главной особенностью которого было владение словом. Даже странно было, как при его риторических наклонностях он сумел вырастить того, кто стал прообразом Конструктора. Однако его изречениями до сих пор частенько пользуется Машина в своих демагогических нравоучениях.
— Люди не считали пустяками искусство, игры, любовь…
— Я знаком со всеми значениями этих слов, но мне непонятен смысл в них, они означают все и ничего. Некорректно. Кроме того, эти слова очень часто пересекаются друг с другом, одно и несколько могут составлять новые понятия, бывают частными в общем и общими в частном одновременно, что еще дальше отдаляет смысл…
— Ты, Вит, просто!.. — начал с раздражением Конструктор, но сдержался и спросил спокойнее. — Ты считаешь, что мы развиваемся на единственно верном маршруте и наши действия при этом оправданны?
