— Вперед! вперед! — был общий голос.
Мы двинулись в проход, но темнота остановила нас. Фонари высохли, но зажечь их было нечем. Котенок придумал выход.
— Вернемся, наберем в рубаху огненных капелек, и, когда она хорошенько пропитается ими, у нас будет прекрасный фонарь!
Мы вернулись на тропинку, разостлали мою рубаху на камнях и уселись рядом. Когда она хорошенько пропиталась светом — если можно так выразиться, — я свернул ее в жгут, и мы вошли в проход.
Новоизобретенный фонарь был великолепен! Время от времени огненная капелька падала с него наземь и растекалась в светлое пятно.
Галерея то суживалась, то становилась шире, но неизменно поднималась кверху.
Мы шли вперед до изнеможения. Вдруг мы увидали впереди яркий свет. Наученные опытом, мы уже не были уверены в том, что это — свет солнца.
Галерея круто повернула вбок, и мы вышли на площадку, заваленную глыбами скал. Я зажмурил глаза и зажал их руками, но напрасно: чудесный, сверкающий, невообразимый свет ослепил меня. Когда глаза привыкли к яркости освещения, мы увидали нечто, превосходившее всякое воображение.
Перед нами была необозримая пещера, наполненная совершенно невероятным блеском, как бы бесконечным числом замерших на месте молний. И высокий свод, и стены, и почва, и озеро, занимавшее часть пещеры, излучали один и тот же равномерный, белый, немерцающий свет. Каждая частица мертвой материи была источником этого света. Я говорю — мертвой материи, потому что утесы были покрыты густым, темным лесом, а в сверкающей воде плескались совершенно непрозрачные рыбы. Мы стояли молча и не могли вымолвить ни слова. Первым заговорил Котенок:
— Что за рай! Мы устроим здесь республику и выберем инженера в председатели!
Мы очнулись от своего оцепенения и стали закидывать инженера вопросами. Что нам было непонятней всего — это существование источника света, почти не излучающего тепло.
— В этом нет ничего странного, — сказал Мариц, — это свойство некоторых тел известно людям уже давно — с 1898 года. Оно было открыто супругами Кюри: они нашли новый металл — радий, который, без всякого воздействия на него, излучал столько света, что вблизи него можно было читать. Оказалось, что лучи радия проникают через очень многие тела; их можно видеть, закрыв глаза, и сквозь веки; они видны сквозь тонкую пластинку платины. Кусочек радия виден даже, если его положить в свинцовую коробочку.
Потом оказалось, что, если какой-нибудь предмет находится вблизи этого металла, он постепенно получает все его свойства, хотя и в более слабой степени. Но стоит убрать радий — и предмет мало-помалу эти свойства теряет. Ученый Беккерель добился того, что обыкновенная вода в течение нескольких дней излучала световые лучи. Потом ученым приходилось даже прекращать работу, потому что у них в лаборатории все вещи начинали светиться — и платье, и стены, и полы, и инструменты, и воздух. Бессон, чтобы показать, какую пользу можно было бы получить от радия (если бы его добыча не стоила так дорого, как теперь), примешал к хлористому цинку ничтожную долю радия и сделал из смеси ослепительные лампы; их с полным основанием можно было назвать вечными, потому что радий, несмотря на то, что непрерывно излучает во все стороны свои частицы, почти не уменьшается от этого в количестве.
Некоторые ученые думают, что все эти явления объясняются тем, что радий и другие близкие ему тела обладают способностью собирать, стягивать отовсюду находящиеся в пространстве электрические волны и потом, собрав, их излучать. Таким образом, говорят они, радий сам по себе не является источником света: он только принимает из пространства лучи и отдает их в сгущенном виде.
Другие ученые объясняют все это иначе: они считают, что все тела и самые разнородные виды энергии образуются путем соединения и разложения тончайших частиц единственной материи, эфира, обладающего единственной энергией — магнетизмом; эта материя и образует все существующие тела — в том числе и радий, и близкие ему минералы. Магнетизм же, по словам этих ученых, переходит в различные виды энергии: в тепло, в свет, в электричество и другие. Весьма возможно, что в этой пещере рассеян какой-нибудь из металлов, близких к радию.
— Но ведь здесь не светится ни воздух, ни лес, ни рыбы! — сказал я Марицу.
— Ты прав, — ответил он, — я неточно выразился; вернее будет сказать, что здесь должен находиться какой-нибудь минерал, обладающий некоторыми свойствами радия; ведь нам известны близкие радию минералы, не вызывающие свечения воздуха. Кроме того, мы можем предположить, что этот минерал воздействует на находящиеся вокруг него тела очень медленно; тогда все будет понятно. Светятся скалы и вода, которые бог весть сколько веков находятся вблизи этого минерала; воздух же непрерывно меняется; животные тоже не остаются неизменными; вполне понятно, что радий не может воздействовать на них.
— Но ведь мы вовсе не знаем, что вода здесь всегда одна и та же!
— Я так полагаю. Покамест я не видел здесь ни одного притока; испарения здесь тоже почти нет. Правда, вода просачивается через своды пещеры, но она попадает в пещеру, уже насыщенная лучами, и падает вниз сверкающим дождем. Очевидно, она по пути проходит сквозь известковые пласты и отлагает известь на своде пещеры; эти сталактиты и кажутся нам ослепительными источниками света!
Мы готовы были согласиться с инженером. Я открыл рот, чтобы ответить ему, когда мы вдруг услыхали со стороны озера крик Джиджетто. Все время нашего разговора он плескался и барахтался в воде. Мы обернулись и увидали, что он с перекосившимся лицом изо всех сил плывет к берегу.
Мы подбежали к воде. Он выскочил на берег, бледный как полотно.
— Там громадный крокодил! — воскликнул он.
— Что ты! Не может быть!
— Я не слепой, он был в двух шагах от меня.
— Глупости. Верно, тебе показалось, — сказал Марсель.
Котенок оделся и предложил устроить нечто вроде удочки и постараться выудить из озера рыбы. Но, вспомнив, что нам придется есть рыбу сырой, мы решили на этот раз удовольствоваться раковинами. Их было на песке множество и по виду они были совершенно не похожи на тех, что мы ели прежде.
— Точь-в-точь моллюски третичного периода! — изумился Мариц.
Хорошенько отдохнув, мы пустились в путь вдоль берега. Вначале дорога была завалена обломками утесов, упавшими сверху. Дальше лежала полоса тончайшего песку; пройдя ее, мы вошли в лес. Странные хвойные деревья высоко возносили свои темные вершины; их морщинистые стволы подымались из зарослей хвощей. Вперемежку с ними росли густолиственные деревья — не то пальмы, не то папоротники.
