Работа есть работа, и мы принялись, снова засучив рукава, выполнять план. Разработали аппаратуру по "откачке" счастья и методику насыщения счастьем. Для первого раза нужно было выяснить, можно ли догнать процент счастья у человека до ста и как это сделать.
3
Я сижу в испытательном боксе, задыхаюсь от пустоты, которая заполняет мою душу, мое сознание. Нет в мире ничего, что приносило бы мне счастье, и сам я никому не даю его.
- Не могу я больше так жить! Вы слышите?
- Слышу, Сашка, - сказал Эдик. Он чуть не плакал.
- Начинаем! - скомандовал Карминский. - Розовое! Один пакет.
Сергей поспешно схватил пакет, пихнул его в пневмотрубу, нажал кнопку, пакет влетел в бокс. Иванов нажал еще одну кнопку. Острое лезвие ножа вспороло пакет.
Я едва заметно улыбнулся. Жить еще стоит.
И тут они начали напихивать меня счастьем.
Только и слышалось:
- Два пакета зеленого!
- Ноль один процента.
- Отлично! Пятнадцать серо-буро-малинового!
- Ноль два.
- Прекрасно! Коричневого! Синего! В крапинку! Фиолетового! Еще два! Еще восемнадцать! Прекрасно! Чудо!
- Ноль. Ноль один. Пошел вниз. Еще ноль четыре.
Бедняги. Они запыхались. Исследовать счастье - задача нелегкая. Все суетились. Там надо было вставить новый рулон бумаги в самописец. Там кончилась фотопленка в шлейфовом осциллографе. Магнитные барабаны математической машины заполнялись информацией. Стрелки вдруг начинали бешено биться о края шкал. Нужно было сделать мгновенное переключение.
- Отлично, старик, - сказал Эдик. - Ты им задал жару!
Гроссет повеселел. Как только мне отвалили голубого счастья, я немедленно вернул Эдика в свое сердце. Он это почувствовал и теперь радовался. По-моему, ему сейчас весь этот эксперимент до чертовой бабушки. Сидит, машинально отсчитывает, строит график, а сам рад, что самое страшное, самое неприятное - предательство друга, хоть и на несколько минут, хоть и во имя науки, - все же позади.
Я вернул их всех. И Марину. Как я был счастлив, что она есть, Марина. Все, что было у нас хорошего, давно-давно, всплыло перед глазами. Ведь это потом между нами установились чисто деловые отношения, простые, понятные, обычные...
Давайте сюда ваше счастье! Я сумею им распорядиться. Режь, Сергей, пакеты, режь, учись вскрывать счастье!
Я вернул их всех. И Ингу, и Сергея, и свой мультивокс.
Мне стало весело. А у них - заклинило, заклинило!
- Может, бросить? - сказал Сергей. - Толку-то ведь никакого.
- Какого цвета был пакет? - заорал Карминский. - Сколько?
- Двадцать пять, - ответил Эдик.
- Аппаратура что-нибудь?..
- Ерунда! - пробасил Семигайло. - Аппаратура как часы.
- Что он, бездонная бочка, что ли? Ну-ка дайте, я сам с ним поговорю.
Карминский схватил телефонную трубку и заорал:
- Саша, милый! Ну, что тебе надо? Говори! Яхту? Славу? Ну, возьми же, возьми. Господи, эксперимент же пропадает... Ага, проняло наконец!
Это я открыл сердце свое для Нины.
- Какого цвета был пакет? - заорал Карминский. - Зафиксировали?
- Никакого, - пожал плечами Сергей. - Не было никакого.
- Почему всплеск? На пятнадцать процентов! Напутали, что ли?
- Да не посылал я ему никакого счастья! - обиделся Сергей.
- Странно. Ты объясни, Саша, что произошло. Хоть до девяноста процентов дотяни! Я тебе все, что угодно. Кто там ближе? Дуйте на склад! Да еще пару ящиков выпишите.
- Не надо, Виталий Петрович.
- Как не надо? - опешил Карминский.
- Бесполезно, - пояснил Эдик.
- Плевал я на все эти эксперименты, - сказал я. - Пусть Семигайло лезет в бокс. У него уровень счастья выше нормы. Вот над ним и проводите эксперименты.
- Да ты что! С ума сошел! У нас же план!
- Все! Снимаю этот дурацкий колпак. По плану - нужно провести эксперимент. Его результаты не планируются. Пусть на первый раз будет отрицательный результат.
- Не допущу! - закричал Карминский и защелкал тумблерами на панели пульта. Я рванул шлем, да так резко, что ударился головой о стенку. На минуту у меня даже в глазах потемнело.
- Вот и отлично, - вдруг обрадовался чему-то Карминский. Тому, что я ударился, что ли? Больно. Чему же тут радоваться?
Я бросил шлем на пол, открыл дверь бокса и вышел на божий свет.
- Парни! - сказал я, хотя среди них было и много женщин. - Парни, я больше не могу. Здесь нужно специально готовиться. Вы меня простите.
Я чувствовал, что им неудобно. Ведь они вывернули мою душу, мое самое сокровенное Я.
Все они стали какими-то нерешительными. Даже Эдик не подался мне навстречу. Впрочем, и я их видел как в тумане.
- Ладно, Александр, - сказал Карминский. - Ты на сегодня свободен. А нам надо обрабатывать результаты эксперимента.
- Ну и обрабатывайте. А больше вы мне ничего не скажете?
- Сашка... - начал Гроссет. - Ты сам понимаешь, как это было...
А Инга вдруг подошла ко мне, обняла за плечи и поцеловала в лоб, потом в губы.
"Спасибо, Инга, - сказал я про себя. - Инга, ты все-таки человек".
Я понимал, что сейчас их не расшевелю. Нужно было что-то сказать. А в голову ничего не приходило. И тут выручил Антон.
- А ведь уже обед, - сказал он.
Действительно, время обеда уже подошло.
- Ну, тогда - на обед, - сказал я, и все, как мне показалось, облегченно вздохнули.
4
Комплексный обед в институтской столовой состоял из окрошки, куска тушеного мяса и стакана компота. У раздачи было душно, от кастрюль и баков тянуло жаром и каким-то соусом с замысловатым резким запахом. Народищу, несмотря на все старания работников столовой, было много, и очередь рассасывалась медленно.
Антон Семигайло, Эдик Гроссет, Сергей Иванов и я лишь минут через двадцать отошли от стойки с подносами в руках. Антон, как всегда, взял два вторых. Он взял бы и три, но ему было неудобно. Я всегда думал, что таким, как он, надо давать к зарплате надбавку. Получаем мы одинаково, а съедает он, как минимум, в два раза больше, чем я. Где же справедливость?
Мы сосредоточенно жевали.
- Эх, - сказал Антон. - Ревизором бы пойти, как в кинофильме "Гангстеры и филантропы".
Каждый раз в обед он начинал разговор, смысл которого сводился к тому, что он не наедается. Мы уже не обращали на это внимания, и все же кто-нибудь, не удержавшись, вставлял какую-нибудь едкую реплику. Но Антон не обижался. Он вообще был не из тех людей, которые, слыша, что они прожорливы и глупы, обижаются. Он только расплывался в улыбке: ведь надо же, глуп, туп, а достиг. Достиг! Это главное. Как достиг, уже неважно. Вдвойне приятно, что ты туп и глуп и тем не менее достиг. Чего? Ну, хотя бы места ведущего инженера, как Антон Семигайло.
- Ха-ха-ха! - обычно отвечал Антон. - Ваш юмор помогает мне выделять желудочный сок. Приятно!
