И у меня было еще такое чувство, что кто-то невидимый и неслышимый, но присутствующий помогал мне их смотреть, и от этого они становились все лучше и лучше, хотя содержание не менялось и краски на полотне тоже.
Картины мне нравились все больше и больше, и я не мог буквально оторваться от них, и мне даже казалось: где-то рядом тихо играет музыка, – так было хорошо и интересно, интереснее еще, чем в музее.
И я подумал, что существует два необыкновенных художника. Один жил давно, в прошлом веке, а этот поселился у нас, в кооперативном доме, и он хоть и не такой известный, как тот, но рисует, пожалуй, нисколько не хуже.
Потом мы попрощались с художником, и я ушел. Дело в том, что пришел комендант, тот самый красивый старик, которого не любила моя мама.
Комендант поздоровался очень вежливо со мной и с художником и, подойдя ближе к картинам, стал внимательно их рассматривать. А несколько минут спустя он сказал Левитану:
– Хорошо, если бы вы дали одну из ваших картин для домового клуба. Ваши картины располагают к тишине, к уюту и навевают доброе настроение.
После этих слов я ушел, чтобы не смущать художника. Я был почему-то уверен, что Левитан не откажет и отдаст в клуб одну из своих замечательных картин.
Старик комендант решил просвещать наш дом и стал устраивать в клубе научные лекции и беседы.
Мы с Мишкой, возвращаясь из школы, увидели афишу и сразу заинтересовались.
Обычно бывает так, что задают вопросы лектору, да и то не сразу, а когда он закончит свою лекцию или доклад. А тут все произошло наоборот. Лектор, еще не приступив к лекции, уже задал нам с Мишкой вопрос, написанный большими печатными буквами: «Правильно ли вы выбрали себе родителей?»
Мы долго стояли с Мишкой возле афиши, читая и перечитывая вопрос, который задал всем жильцам нашего дома лектор.
– Как мы можем ответить на этот вопрос? – спросил Мишка. – Ведь не мы выбирали родителей. Скорее, они выбирали нас. Я на это ответил:
– А может, все-таки мы? Мне всегда казалось, что я живу очень давно. Я, конечно, знаю, что я родился. Но иногда я в этом немножко сомневаюсь. И тогда мне начинает казаться, что я был всегда.
– Ерунда! – возразил Мишка. – У каждого из нас есть метрика. Там удостоверено, кто и когда родился. И в метрике стоит печать.
– А почему тогда лектор спрашивает – правильно ли мы выбрали родителей?
– Это не лектор спрашивает, а комендант ошибся, когда писал афишу. Заторопился, написал одно, а нужно было другое.
– Что?
– Правильно ли родители выбрали нас?
– А разве они нас выбирали?
– Не знаю.
– Что же получается? – сказал я. – Они нас не выбирали, а мы – их, оказались все вместе благодаря какой-то случайности.
– Тут дело не в случайности, – сказал Мишка.
– А в чем?
– Вот придем на лекцию, тогда узнаем. Но еще сомневаюсь – пустят ли?
На этом и кончился наш разговор. И лифт поднял нас каждого на свой этаж.
Дома никого не было, и я стал, строго обдумывая каждый поворот ключа, тихо и не спеша открывать дверь. Мама опять стала опасаться воров, и мы стали пользоваться той частью замка, где был спрятан секрет.
Когда я наконец открыл дверь, разделся и положил на стол портфель, я вдруг почувствовал одиночество.
У меня в голове возникла странная мысль, что родителей еще нет, я их еще не выбрал и, несмотря на это, существую. Потом пришла другая мысль, еще более странная: ведь было время, когда не только не было меня и моих родителей, но еще не существовали люди на Земле. Я старался это себе представить и почему-то не мог, как не мог представить родителей без себя. Но себя без родителей я почему-то сразу представил.
Не успел я об этом хорошенько подумать, как пришла мама вместе с дядей Васей.
– Опять он что-то напутал, – сказала мама.
– Кто? – спросил я.
– Александр Дюма-сын.
– Ты насчет афиши с названием лекции?
– Да, – сказала мама.
– А мне очень нравится название, – сказал дядя Вася. – И я непременно пойду на эту лекцию.
– Как можно спрашивать нормальных людей: правильно ли они выбрали себе родителей?
– Это сказано в шутку, – возразил дядя Вася. – Лекцию будет читать генетик, рассказывать о молекулярных болезнях.
– А она очень опасная, – спросил я, – эта молекулярная болезнь?
– Смотря для кого, – ответил дядя Вася. – Для тех, кто болен, она не опасна. Опасна для их детей и их потомков.
Услышав это, я сразу догадался, почему дети должны выбирать себе родителей. И значит, я не очень ошибся, выбирая себе отца и мать. У них с молекулами все было в порядке.
Теперь я стал заходить к своему новому знакомому, к художнику Левитану. Заходил к нему я не очень часто, чтобы его не беспокоить, но зато без предлога, а просто так, посмотреть картины. Иногда мы заходили вместе с Мишкой Авдеевым, который жил в том же этаже и поэтому набивал себе цену. Он все время повторял, что Левитан был тот самый и попал к нам из другого века.
– А как он мог попасть? – спрашивал я.
– Благодаря обратному ходу времени, как это описано в фантастических рассказах. Разве не читал?
– Читал я. Но не очень в это верю. Ведь всем, например, очень хочется увидеть Гоголя. Но ведь он сидит там, в своем веке, а в нашем ни разу не появлялся.
– Придет и его очередь, – сказал важно Мишка. – Для науки нет ничего невозможного. А отсталые люди, разные утильщики и старухи, в науку не верят, а только в бога.
– Я верю в науку, – сказал я и добавил: – и в технику.
– А почему же ты тогда сомневаешься, что художник Левитан не мог оттуда попасть к нам хотя бы на время, как это не раз описывали фантасты?
– Во-первых, он и не похож.
– Это он-то не похож? – рассердился Мишка. Он раскрыл портфель и достал портрет Левитана, вырезанный из «Огонька». – Смотри!
Я посмотрел: действительно, очень похож. Все, все то же самое: и глаза, и бородка.
– Так это, наверно, и не тот, – сказал я, – а этот.
– Этот и есть тот, – возразил Мишка. – Он чуточку только постарел.
– Чуточку? – удивился я. – Ведь прошло шестьдесят шесть лет. Он мог постареть и больше.
– Ну и что? А про замедление времени ты слыхал? Невежда! Время замедлили, понимаешь, а его отправили сюда.
– Кто отправил?
– Какой-нибудь ученый или изобретатель.
– В жизни этого не бывает, – сказал я. Мишка посмотрел на меня и покачал головой.
– А чтобы такое сходство, и фамилия одна, и те же картины – это бывает?
Я промолчал, потому что не знал, что ответить. Спор наш произошел по дороге из школы домой. Мишка несколько раз вытаскивал портрет Левитана, вырезанный из «Огонька», и, показывая его мне, повторял одну и ту же фразу:
