Это было слишком, чтобы осознать сразу.
— Как… откуда вы знаете? — выдохнул я.
Невероятно, но голландец смутился.
— Так случилось, Дик, что много лет тому назад в Амстердаме Гаскел ван Мандерпутц и де Лизль д’Агрион находились в дружеских… очень дружеских… более чем в дружеских отношениях, мог бы признаться, но, если бы не то обстоятельство, что две такие сильные личности как Стрекоза и ван Мандерпутц, находятся в вечном противодействии… — Он нахмурился. — Я был почти ее вторым мужем. Их у нее было семь. Я полагаю, Дениз — дочь от ее третьего мужа.
— Почему же… почему она едет сюда?
— Потому что, — поведал он с достоинством, — ван Мандерпутц живет здесь. Я все еще друг Лизль. — Он повернулся и наклонился над сложной установкой, расположенной на столе. — Дайте-ка мне эту отвертку, — приказал он. — Сегодня я это демонтирую, а завтра вставлю в голову Исааку.
Но на следующей неделе, когда я в нетерпении примчался в лабораторию ван Мандерпутца, идеализатор все еще лежал на столе.
— Да. Она еще здесь, — сказал профессор, улыбаясь. — Я решил построить для Исаака новую. Более того, выражаясь словами Оскара Уайльда, кто я такой, чтобы портить произведение гения? В конце концов, эта установка — творение великого Мандерпутца.
Профессор намеренно терзал меня. Затем он смилостивился.
— Дениз! — позвал он. — Иди сюда.
Не знаю в точности, чего я ожидал, но определенно знаю, что перестал дышать, когда девушка вошла. Конечно, она не была точь-в-точь воплощением моего идеала; она была, вероятно, чуточку более хрупкой, а ее глаза и в самом деле были изумрудными. В глазах этих светилась дерзкая прямота, и я легко мог вообразить, почему ван Мандерпутц и Стрекоза вечно должны были ссориться; легко было себе это представить, глядя в глаза Дениз.
— Ах, вот оно что, — с холодком произнесла она, когда ван Мандерпутц представил меня. — Так это вы наследник корпорации Н.Дж. Уэллса? Так это ваши шуточки то и дело оживляют приложение к «Пари Сандей»? Разве не вы выбросили миллион долларов на рынок, чтобы задать вопрос Уимзи Уайт…
Я покраснел и начал оправдываться:
— Это сильно преувеличено. И вообще — я потерял эти деньги еще до того… до того, как мы… как я…
— Но не до того, как вы показали себя таким дурнем, — закончила она.
Если б она не выглядела так адски мило, если бы не напоминала так то лицо в зеркале, я бы вспыхнул, сказал: «Рад был познакомиться», — и никогда больше не встретился с ней. Но не мог я на нее разозлиться, раз ее волосы так походили на сумерки, и она обладала такими совершенными губами и таким дерзко вздернутым носиком, — носиком моей мечты. Так что я встретился с ней снова, а потом еще несколько раз. Вообще-то я, наверное, занимал большую часть ее времени между двумя курсами по литературе. Понемногу я начал убеждаться, что она близка к моему идеалу. За ее нахальством прятались честность и прямота и даже доброта, так что я довольно быстро влюбился. Более того, я знал, что она отвечает мне взаимностью.
Такова была ситуация, когда однажды днем я зашел за ней и повел ее в лабораторию ван Мандерпутца. Мы условились втроем пойти на ланч в университетский клуб, но обнаружили, что профессор проводит какой-то опыт в большой лаборатории. Так что мы с Дениз вернулись в маленькую комнату, чтобы поболтать тет-а-тет.
— Я собираюсь стать очень хорошей писательницей, — мечтательно говорила она. — Когда-нибудь, Дик, я буду знаменитой.
Ну, все теперь знают, что это святая правда. Я тотчас же с ней согласился. Она улыбнулась:
— Ты милый, Дик. Очень милый.
— Очень?
— Очень, — повторила она с чувством.
Я надеялся на продолжение столь удачно начавшейся беседы, но к сожалению, ее внимание привлек иде-ализатор.
— Что это за безумное изобретение дяди Гаскела? — спросила она.
Я объяснил, боюсь, несколько невнятно. Тем не менее Дениз уловила суть, и в ее глазах вспыхнул изумрудный огонек.
— Это потрясающе! — воскликнула она, поднялась и шагнула к столу. — Я хочу это испробовать.
— Лучше не надо, это может быть опасно.
Зеленые глаза блеснули ярче.
— Но мне можно, — твердо сказала она. — Дик, я хочу… хочу увидеть моего идеального мужчину!
Я был в панике. А что, если ее идеал окажется высоким темноволосым и сильным, а вовсе не полноватым коротышкой с волосами песочного цвета?
— Нет! — горячо запротестовал я. — Я тебе не позволю!
Она опять засмеялась.
— Не будь глупеньким. Дик!
Она села, заглянула в трубку и скомандовала:
— Включай же!
Увы! Я не мог ей отказать. Я заставил зеркало вращаться, потом повернул рубильник. И тут же немедленно встал у нее за спиной, скосив глаза на появившееся в зеркале отражение.
Я весь задрожал. Кажется, идеальный мужчина Дениз не был брюнетом. Нет, определенно, его волосы были светлыми. Я даже начал воображать, что нахожу сходство с моими чертами. Вероятно, Дениз что-то заподозрила, потому что вдруг отвела глаза от зеркала и подняла голову, слегка покраснев от смущения, что было для нее крайне необычно.
— Как скучны идеалы! — объявила она. — Мне нужно настоящее потрясение. Знаешь, на что я собираюсь посмотреть? Хочу увидеть идеальный ужас. Вот что я сделаю. Я посмотрю на абсолютный ужас!
— Нет, ты с ума сошла! Я запрещаю! Это действительно опасно.
Из другой комнаты я услышал голос ван Мандерпутца:
— Дик!
— Опасно — чушь какая! — отрезала Дениз. — Я же писательница, Дик. Все это для меня — материал. Это же просто опыт, и он мне нужен.
Опять голос ван Мандерпутца:
— Дик! Дик! Иди же сюда!
— Послушай, Дениз, — обратился я к ней, — я сейчас вернусь. Будь паинькой, ничего не трогай, пожалуйста!
Я кинулся в большую лабораторию. Ван Мандерпутц распекал своих перепуганных ассистентов.
— Эй, Дик! — взревел он. — Объясни-ка этим дурням, что такое клапан Эммериха и почему он не действует в потоке свободных электронов! Пусть увидят, что это знает даже обыкновенный недалекий инженер.
Ну, вообще-то обыкновенный инженер этого не знает, но так уж случилось, что я знал. За год или за два до того я выполнял кое-какую работенку с турбинами в Мэне, а они там используют клапаны Эммериха, чтобы избежать большой утечки электричества из своих конденсаторов огромной мощности. Вот я и начал объяснять, а ван Мандерпутц время от времени вставлял замечания в обычном дружелюбном тоне; короче, освободится я смог только через полчаса. И тут же кинулся к Дениз.
Конечно же, девушка сидела, прижав лицо к проклятой трубке!
— Дениз! — вскричал я. — С тобой все в порядке? Дениз!
