- Зачем же вы так много пьете? - покачал головой Пастор.
- То есть как - зачем? Странный вопрос "зачем"?... Я вот, может быть, понять не могу, как это у вас получается - не пить? Вы почему не пьете, Пастор?
- Вы не знаете слова: "Положение обязывает"?
- Знаю, - сказал Художник, - но это не про меня. А вы, Мастер?
- Не знаю, - сказал Мастер. - Не хочется.
- Вот ведь как, - вздохнул Художник, - вам не хочется. Вам, наверное, есть чем заняться, а, Мастер? Вам, наверное, хочется украсить этот мир, повесить в небе солнце и звезды и за игрушечными облаками скрыть эти проклятые каменные своды?
- А разве вам - нет?
- Для кого? Мы скоро благополучно вымрем или перебьем друг друга, и наши труды никто не увидит и не оценит, понимаете - никто! И все видят это, и потому женщины не рожают детей, чтобы не обрекать их на муки или одичание! Неужели вы не понимаете, что тонкий лак цивилизации уже почти слез с нас, и мы уже вполне готовы вцепиться друг другу в глотки!
- Не кричите так, дорогой, - сказала Физик. - С вас-то налет цивилизации еще не слез. Во всяком случае, вы отворачивались, застегивая брюки. Впрочем, говорят, у дикарей условностей гораздо больше, чем в цивилизованном обществе? - обернулась она к Пастору.
- Да, - согласился Пастор, - у них вся жизнь соткана из условностей и ритуалов; у нас в этом отношении проще... Погодите, - удивился он, а откуда вы знаете, что я был миссионером?
Физик помедлила, пожала плечами.
- Догадалась, - сказала она. - А как - не знаю. Вообще в последние месяцы я стала о многом догадываться...
- Не станьте ясновидящей - это опасно, - очень серьезно сказал Пастор.
- К вопросу о полноте жизни... - медленно сказал Художник, ни к кому конкретно не обращаясь. - Знаете, чем я, наверное, буду заниматься? Я буду писать картину о нашем славном прошлом. Огромную картину. Панно. Или панораму. Личный заказ господина Полковника. Дорогая, напрягите ваше ясновидение: станет он генералом?
- Он что, сам предложил? - спросил Мастер.
- Да. Он сказал: "Великий народ должен иметь ясное представление о своей великой истории".
- А больше ничего не говорил? - спросил Пастор.
- Ничего. Сказал только, что следует отразить все основные моменты.
- Какие именно - не уточнял? - поинтересовался Пастор.
- А что, есть разночтения? - усмехнулся Художник.
- Приступите вплотную - узнаете, - сказал Пастор. - Приступите?
- Наверное, - сказал Художник. - Хоть какое-нибудь дело.
- Послушайте, - удивился Кукольный Мастер, - вы ведь противоречите себе самому. Что вы говорили пять минут назад, помните?
- Ничего я не противоречу, - махнул рукой Художник, - как вы не понимаете?...
- Не понимаю, - искренне сказал Мастер.
- Он хочет совершить маленькую акцию гражданского неповиновения, сказала Физик. - Так или нет?
- Зачем вы меня выдаете? - спросил Художник.
- Ну, им-то можно, - сказала Физик.
- Им можно - мне нельзя. Зачем мне знать о себе то, чего я знать не хочу?
- Вы это знали заранее или догадались? - спросил Пастор.
- Догадалась, - сказала Физик.
- Мне даже неуютно стало, - сказал Пастор. - Вообще-то это моя привилегия - видеть людей насквозь, а с вами я сам становлюсь полупрозрачным. Чем вы занимались до всего этого? Не телепатией?
- Нет, - засмеялась Физик. - Я занималась любовью.
- Если вы хотите меня шокировать, - сказал Пастор, - то вам это не удастся.
- Я говорю совершенно серьезно - я занималась любовью с точки зрения физики.
- Секс под научным соусом, - сказал Художник. - Очень забавно.
- Эх вы, - вздохнула Физик. - Ни черта вы не понимаете. Для вас любовь - это приятный физиологический акт, а ведь в данном случае слово "любовь" используется как термин, потому что из-за скудости нашего языка прочие термины - это или ругательства, или от них прет карболкой. Но ведь физиология - это только строчка из песни, а всю песню могут спеть так немногие! Не знаю, откуда она берется, эта чудесная сила, но она есть, и именно она позволяет человеку жить без отдыха и сна, творить без усталости, в короткий миг озарения создавать новые слова и языки без тени страха бросаться в огонь или в небо... Чудовищна энергия любви! Вы знаете, что влюбленный может ускорять или замедлять бег времени? А ведь сами звезды горят потому, что время замедляется около них! Он может управлять случайностями, из миллиона билетов вытаскивая единственный счастливый или он становится счастливым только в его руках? Вы не представляете, сколько счастливых совпадений возникает вокруг влюбленных! А тепло и свет, которые лучатся от них...
- Понял! - воскликнул Мастер. - Я понял! Ох, простите меня, но я так обрадовался...
- Чему? - спросил Художник.
- Я понял, как сделать солнце.
- Еще одну игрушку? - усмехнулся Художник.
- Простите, Художник, что я вмешиваюсь, - сказал Пастор, - но вы не правы. Или в вас говорит зависть? Вы же прекрасно понимаете, что вся наша прежняя жизнь представляла собой огромный павильон игрушек. Я не говорю, конечно, о тех людях, которым приходилось каждодневно бороться за жизнь; я говорю о других, для кого эта борьба кончилась или даже не начиналась - о людях обеспеченных. Наверное, среди них девяносто пять из ста всю жизнь занимались только игрушками, правда, придумывая этому занятию более солидные названия...
- Вы хотите сказать... что и искусство?! - возмутился Художник.
- Безусловно, - сказал Пастор. - Причем, заметьте, я вполне одобряю это занятие. Я и сам всю жизнь занимался чем-то подобным. Искусство, религия, спорт, бизнес, вязание на спицах... Просто мне захотелось заступиться за нашего Мастера, и я напоминаю вам, что и вы не без греха...
- Теперь это надолго, - негромко сказал Мастер, наклоняясь к Физику. - Если их не остановить, они будут спорить до вечера, причем каждый будет абсолютно прав. Я перебил вас тогда, а дело вот в чем: я вдруг понял, как надо сделать солнце. Пусть оно светит и греет, черпая энергию в любви. Я знаю, как это сделать. Но я слаб в теории, и хотел бы, чтобы вы мне помогли...
Несколько позже и в другом месте беседовали Полковник и Клерк.
- Авторитета, авторитета недостает, - с досадой говорил Полковник. Подумаешь, пистолет. С пистолетом и дурак сможет. А надо, чтобы только показался - и все встают, и не потому, что боятся, а потому, что не мыслят иначе. Чтобы восторг! Чтобы в глазах счастье и великая готовность подчиняться! Как этого добиться? Эх, орденов маловато, скуповат был покойник король на ордена... Да, орденов надо бы побольше, - он придвинул к себе изящную бронированную шкатулку старинной ручной работы и стал рыться в ней, выбирая ордена покрупнее; выбрав, схватил перламутровый маникюрный ножичек и, вывернув шило, стал неумело ковырять им драгоценное генеральское сукно парадного мундира.
